— У вас там есть дело?
— Не мое: надо исполнить последнее поручение бедного нашего капитана Леклера. Вы понимаете, Данглар, это дело святое. Впрочем, будьте спокойны, я только съезжу и вернусь.
— Да, да, понимаю, — вслух сказал Данглар.
Потом прибавил про себя:
«В Париж, доставить по назначению письмо, которое ему дал маршал. Черт возьми! Это письмо подает мне мысль, превосходную мысль. А, Дантес, друг мой! Ты еще не значишься в списке команды „Фараона“ под номером первым!»
И он крикнул вслед удалявшемуся Эдмону:
— Счастливого пути!
— Благодарю, — отвечал Эдмон, оглядываясь через плечо и дружески кивая головою.
И влюбленные продолжали путь, спокойные и счастливые, как два избранника Небес…
Данглар следил глазами за Эдмоном и Мерседес, пока они не скрылись за фортом святого Николая; потом он снова повернулся к своим собутыльникам. Фернан сидел бледный и дрожащий, а Кадрусс бормотал слова какой-то застольной песни.
— Мне кажется, — сказал Данглар Фернану, — эта свадьба не всем сулит счастье.
— Меня она приводит в отчаяние, — отвечал Фернан.
— Так вы любите Мерседес?
— Я обожаю ее.
— Давно ли?
— С тех пор как мы знаем друг друга; я всю жизнь любил ее.
— И вы сидите тут и рвете на себе волосы, вместо того чтобы искать средства помочь горю! Черт возьми! Я думал, что не так водится между каталанцами.
— Что же, по-вашему, мне делать? — спросил Фернан.
— Откуда я знаю? Разве это моя забота? Ведь, кажется, не я влюблен в мадемуазель Мерседес, а вы ищите и обрящете, как сказано в Евангелии.
— Я уж нашел было.
— Что именно?
— Я хотел ударить жениха кинжалом, но она сказала, что, если с ним что-нибудь случится, она убьет себя.
— Бросьте! Такие вещи говорятся, да не делаются.
— Вы не знаете Мерседес. Если она пригрозила, так уж исполнит.
— Болван! — прошептал Данглар. — Пусть она убивает себя, мне-то что, лишь бы Дантес не был капитаном.
— А прежде чем умрет Мерседес, — продолжал Фернан с твердой решимостью, — я умру.
— Вот любовь-то! — закричал Кадрусс пьяным голосом. — Вот это любовь так любовь, или я ничего в этом не понимаю!
— Послушайте, — сказал Данглар, — вы, сдается мне, славный малый, и я бы хотел, черт меня побери, помочь вашему горю, но…
— Да, — подхватил Кадрусс, — говори.
— Любезный, — прервал его Данглар, — ты уже почти пьян; допей бутылку, и ты будешь совсем готов. Пей и не мешайся в наши дела. Для наших дел надобно иметь свежую голову.
— Я пьян? — вскричал Кадрусс. — Вот тоже! Я могу выпить еще четыре такие бутылки: это же пузырьки из-под одеколона! Папаша Памфил, вина!
И Кадрусс стукнул стаканом по столу.
— Так вы говорите… — сказал Фернан Данглару, с жадностью ожидая окончания прерванной фразы.
— Я уж не помню, что говорил. Этот пьяница спутал все мои мысли.
— Ну и пусть пьяница, тем хуже для тех, кто боится вина; у них, верно, дурные мысли, и они боятся, как бы вино не вывело их наружу.
И Кадрусс затянул песенку, которая была в то время в большой моде:
Все злодеи — водопийцы,
Что доказано потопом.
— Вы говорили, сударь, — продолжал Фернан, — что хотели бы помочь моему горю, но, прибавили вы…
— Да. Но чтобы помочь вашему горю, надо помешать Дантесу жениться на той, которую вы любите. А свадьба, по-моему, легко может не состояться и без смерти Дантеса.
— Только смерть может разлучить их, — сказал Фернан.
— Глупо вы рассуждаете, друг мой, — прервал его Кадрусс. — А Данглар у нас умник, хитрец, ученый, он докажет вам, что вы ошибаетесь. Докажи, Данглар. Я поручился за тебя. Докажи, что Дантесу не нужно умирать, притом жалко будет, если Дантес умрет. Он добрый малый, я люблю Дантеса. За твое здоровье, Дантес!
Фернан, досадливо махнув рукой, встал из-за стола.
— Пусть его, — сказал Данглар, удерживая каталанца, — он хоть пьян, а не так далек от истины. Разлука разделяет не хуже смерти; представьте себе, что между Дантесом и Мерседес выросла тюремная стена; она разлучит их точно так же, как могильный камень.