Грачи прилетели. Рассудите нас, люди - страница 5

Шрифт
Интервал

стр.

— В правление заглянем, Владимир Николаевич?

— Ну, а куда же?

Правленческий дом в центре села. Он как бы украдкой подполз к пруду и, словно забоявшись воды, в нерешительности застыл на берегу, старый, с седловатой крышей. Окошки его светились, роняя на черный, ноздреватый лед расплывчатые, маслянисто-желтые пятна. Люди, сбившиеся у крыльца, даже не обратили внимания на подъехавшую подводу: они припали к стеклам и с жадностью заглядывали внутрь помещения.

За окном послышался женский предостерегающе резкий вскрик:

— Лампу держите!

— Свяжите его! — раздался вслед за этим нетерпеливый и властный, срывающийся на визг голос.

Лампа качнулась, свет от толчка пыхнул и погас. Наступила темная тишина. За окнами во тьме возникали слабые розоватые вспышки: вздували спички.

Люди оторвались от окон и столпились у крыльца, заглядывая в черную дверь. Из нее появился человек в стеганой телогрейке и тяжелых сапогах, постоял немного на крылечке, оглядываясь, затем махнул через все ступеньки вниз.

— Пашка! Гвардеец! — Мотя Тужеркин яростно щелкнул кнутом. — Опять атака отбита с большими для нас потерями?!

Возле Пашки суетился дед Константин Данилыч.

— Эх, не сдержался! Сам на себя беду взвалил. Теперь, Павличек, держись! — Старик взял внука за локоть. — Идем домой, сынок…

Павел угрюмо двинулся от крыльца. Аребин встал на его пути.

— Что тут происходит? — Он увидел возле самого своего лица оскаленные зубы Павла Назарова.

— Гадов много по земле ползает. Давить надо. Нещадно!

Павел пошел прочь, чуть сгорбившись, шатающейся поступью. Следом за ним хлопотливо засеменил дед Константин Данилыч.

2

Часом раньше к правлению колхоза подкатил на вездеходе Прохоров. Он легко взбежал по ветхим, скрипучим ступеням, на ходу торопливо стаскивая с плеч дождевик. Перешагнув порог, он швырнул плащ на скамейку и с решимостью сел за шаткий, залитый чернилами стол, привычно положил перед собой кулаки.

— Ну, докладывайте, что вы натворили. — В голосе его слышались и сдержанный гнев, и угроза, и готовность к снисхождению.

Члены правления, бригадиры таились в сумраке углов, сидели, примолкнув, на корточках, облачками дыма заслоняясь от пытливого, укоряющего и как будто презрительного взгляда этого невзрачного с виду, но властного человека; глаза его были глубоко вжаты под лохматые, сердито ощетиненные брови, и лишь острый блеск выдавал их живой ум, проницательность и цепкость: на темени, от уха до уха, лежала седоватая прядь, отчетливо оттеняя большой, круто выпирающий лоб.

В помещении было горько и туманно от дыма, огонь висячей лампы, мигая, расплывался зеленоватыми кругами. Кто-то простуженно кашлянул…

Прохоров покосился на агронома Наталью Алгашову; она всегда подчеркивала перед ним свою независимость, вызывая сложное чувство восхищения и неприязни: в ней было что-то излишне горделивое, ироническое и по-мужски бесстрашное. Покачиваясь на табурете, она тихонько пощелкивала кончиком плетки по голенищу сапожка и в упор смотрела на Прохорова, едва приметно и нагловато улыбаясь.

Прохоров обидчиво поджал губы и развернул плечи к Коптильникову.

— Что скажешь, хозяин?

Коптильников вздрогнул. Он стоял за спиной Прохорова, прямой, опрятный, с молодым мужественным лицом; лишь по седеющим вискам, по отечности под глазами можно было догадаться, что ему подпирало под сорок; он чувствовал себя скованным: из дальнего угла из-под сломленного козырька военной фуражки следили за ним, не мигая, горящие ненавистью глаза Павла Назарова. Коптильников чуть склонился к Прохорову:

— Пускай Назаров докладывает. Хозяин-то в этом деле он…

— Поздно спохватились! — крикнул Павел с явным вызовом. — После драки только трусы или дураки кулаками машут!

Прохоров, вытянув шею, прищурясь, взглянул в сумрак: кто это так непозволительно себя ведет?

В углу зашептались, зашикали на Павла.

— Ваши комментарии, товарищ Назаров, оставьте при себе! — оборвал его Прохоров. — Лучше ответьте, сколько голов потеряно из-за вашей халатности?

Павел с жадностью глотал одуряюще-горький дым самокрутки.

— Девяносто восемь телят и сто двадцать три овцы, — мрачно отозвался он. — Ягнят не считаю: это все равно что семечки…


стр.

Похожие книги