Несколько дней спустя в Монреаль прибыл молодой человек, лет тридцати, высокий, стройный и очень представительный. Он отрекомендовался Коллингвуду маркизом Фредериком де Тревьером и пояснил, что его семейство давно поселилось в Канаде и что его отец служил под начальством знаменитого Монкальма, защитника Канады.
Коллингвуд был человек суеверный и легко поддающийся первому впечатлению. Внешность молодого человека ему понравилась. Черные, как смоль, волосы и такая же борода обрамляли тонкие, изящные черты его лица, глаза молодого маркиза, по странной случайности, были светло-голубые. Все его документы были в порядке, и на них значилась виза канадского генерал-губернатора лорда Колсона. Коллингвуд не стал больше ничего спрашивать и тут же условился с маркизом, не скрывая своего полного удовольствия. Легкомысленный! Он не заметил, каким взглядом окинул его украдкой молодой секретарь и как при этом добрые голубые глаза изменили свое выражение, засверкав огнем дикой, неумолимой ненависти.
Адмиральские апартаменты на английских кораблях очень просторны: в них смело можно поместить до пятнадцати человек. Адмирал Коллингвуд отвел своему секретарю прехорошенькую спальню, примыкавшую с одной стороны к небольшой гостиной, а с другой — к рабочему кабинету; это помещение отделялось от собственных покоев адмирала лишь небольшой приемной. Вместе с тем Коллингвуд объявил ему, что обедать они будут вместе и что прислуге приказано относиться к нему, маркизу, совершенно так же, как и к хозяину дома, — что, одним словом, маркиз будет жить у адмирала на правах хорошего знакомого.
В первую же ночь молодой человек был разбужен криками и стонами, доносившимися из спальни адмирала, который, впрочем, еще с вечера предупредил своего секретаря, что он, адмирал, подвержен нервной болезни и спит по ночам очень беспокойно. В объяснение этой болезни адмирал сочинил целую историю о том, как он был бессильным очевидцем гибели в морских волнах своего брата с женой и пятерыми детьми.
— С этих пор я волнуюсь и кричу почти каждую ночь, — прибавил Коллингвуд. — Если вы когда-нибудь услышите мой крик, то, пожалуйста, разбудите меня. Этим вы окажете мне огромную услугу, так как избавите от жестоких страданий, вредно отзывающихся на моем здоровье.
Слова эти адмирал произнес тоном глубокой печали, но они не вызвали в Фредерике де Тревьере ни малейшего сочувствия, а только возбудили в нем, по-видимому, сильное любопытство.
Услыхав стоны, молодой человек торопливо набросил на себя халат и побежал к адмиралу.
Несчастный метался по своей постели в страшнейшем нервном припадке. Он не спал, а подвергался самой жестокой галлюцинации. На губах его была пена. Он махал руками, как бы отгоняя от себя грозные призраки.
Злая улыбка пробежала по губам Фредерика де Тревьера, когда он увидал адмирала в этом положении. Глаза его сверкали дикой радостью и, вместо того чтобы оказать несчастному помощь, он остановился в дверях, как бы наслаждаясь зрелищем его ужасных мучений.
Припадок продолжался около часа; наконец адмирал затих и погрузился в тяжелый сон, вызванный полным упадком сил.
Фредерик де Тревьер тихо вышел из комнаты, шепча про себя:
— Час возмездия пробил. Кара уже начинается.
На другой день Коллингвуд спросил его:
— Вы ничего не слыхали ночью?
— Ничего не слыхал, — отвечал Фредерик де Тревьер, с твердостью выдерживая робко-пытливый взгляд адмирала.
Следующие ночи прошли точно так же, как и описанная нами. Лишь только с адмиралом начинался припадок, Фредерик де Тревьер на цыпочках приходил к нему в комнату, словно тигр, подстерегающий добычу, и со злорадной улыбкой любовался ужасной сценой. Взгляд молодого человека по-прежнему сверкал при этом холодной, неумолимой ненавистью. Секретарь адмирала уходил к себе в спальню всякий раз не прежде, чем припадок оканчивался и адмирал засыпал, истощенный и обессиленный.
Кто же был этот загадочный молодой человек, пользовавшийся любезностью и радушием адмирала Коллингвуда, но не только не чувствовавший к нему ни малейшего сострадания, а, напротив, даже наслаждавшийся его муками?
