Он задумался.
Весь его предыдущий монолог был произнесен на том наречии, которым говорят норвежские поморы, и Олдхэм, не понявший ни одного слова, был уверен, что слышит настоящий канакский язык. Вместе с тем он полагал, что великий вождь Утава произносит какое-нибудь заклинание против духов ночи, — об этом почтенный клерк тоже вычитал в книгах о путешествиях.
Грундвиг был теперь убежден не только в том, что Ингольф есть Фредерик Бьёрн, но и в том, что Надод нарочно воспитал его для своего мщения и внушил ему мысль разрушить Розольфский замок. Злее этой мести не могло быть — уничтожить род Бьёрнов с помощью одного из членов этого же рода! Но это было не так. Такая идея, конечно, легко бы могла прийти Надоду в голову, но в действительности он вовсе не воспитывал Ингольфа и даже не знал его до тех пор, пока три месяца тому назад министр Гинго не посоветовал ему обратиться к молодому корсару. Министру Гинго хотелось овладеть Черным герцогом и его детьми, но так, чтобы самому остаться в стороне в случае неудачи. Что же касается ближайшей цели Надода, то Грундвиг не ошибался относительно нее нисколько: бывший розольфский крепостной собирался мстить своим прежним господам и всем тем, которые так или иначе участвовали в исполнении над ним грозного приговора.
Вдруг Олдхэм позволил себе нарушить молчание и вывести предполагаемого Утаву из задумчивости: на «Ральфе» в это время зажглись огни, как это делается ночью на военных кораблях, и на корме брига показался человек, прохаживающийся взад и вперед. Даже издали можно было заметить, что у этого человека непомерно большая голова.
— Вот, мой друг Утава, тот самый человек, о котором я тебе говорил, — сказал Олдхэм. — Это Надод Красноглазый. Он дожидается капитана, который съехал на берег в гости к одному колонисту. Что касается меня, то я предпочитаю погостить у кого-нибудь из туземцев — это гораздо интереснее.
— Мой белый брат рассуждает совершенно справедливо, — отвечал Грундвиг, которому хотелось поскорее избавиться от собеседника, уже начинавшего ему надоедать и мешать. — Пойдем со мной, я велю тебя проводить в мою хижину одному из своих молодых воинов, а самому мне нужно здесь пробыть еще некоторое время.
Грундвиг и Олдхэм прошли молча около мили, затем верный слуга Бьёрнов взял свисток, висевший у него на шнурке, и несколько раз протяжно свистнул.
Спустя десять минут захрустел валежник — послышались чьи-то шаги.
— Это ты, Билл? — спросил Грундвиг.
— Я, господин Грунт, — отозвался молодой свежий голос.
Розольфские слуги очень часто называли Грундвига сокращенным именем Грунт. Это делалось из особого к нему уважения как к главному слуге Черного герцога.
Билл был очень толковый юноша и обучался у лучшего стокгольмского ветеринара. Харальд поручил ему главный надзор за стадами, за лошадьми и за охотничьими собаками. Грундвиг уже успел придумать отправить Олдхэма в ског, где паслись олени и были поставлены палатки для пастухов. Роскошная трава и оригинальные костюмы лопарей, по мнению Грундвига, должны были оставить близорукого и легковерного Олдхэма при его иллюзии, будто он находится в Океании.
Отведя Билла в сторону, Грундвиг в коротких словах объяснил ему, в чем дело. Билл должен был увести Олдхэма на большую пастушью ферму Иокильсфильд, так как теперь, после известного разговора, было бы слишком опасно позволять ему встречаться с Надодом.
Грундвиг представил Олдхэму Билла как своего родственника-туземца, которому белый гость может вполне довериться. Почтенный клерк принялся горячо благодарить, и Билл увел его. Близорукость Олдхэма чрезвычайно облегчала задачу Билла.
Как только они скрылись, Грундвиг побежал в замок и сейчас же опять вышел оттуда, но уже не один, а с Гуттором.
Замысел Грундвига. — Его предположения. — Подслушанный разговор. — Два шпиона. — Короткая расправа. — Поимка Надода.
ГУТТОР БЫЛ С ВИДУ НАСТОЯЩИЙ СЕВЕРНЫЙ богатырь — шести футов ростом, широкоплечий, с огромными руками и ногами, и обладал просто феноменальной силой. Был с ним однажды такой случай. Эдмунд, состоя на французской службе, командовал фрегатом «Сеньеле». Однажды на этом судне с грот-мачты упал матрос. Несчастному при падении грозила смерть, но Гуттор подбежал, растопырил руки и принял падающего матроса при громких аплодисментах всей команды. При такой громадной силе он уступал Грундвигу в тонкости ума, но не в преданности и любви к Бьёрнам. Разница между обоими была, впрочем, еще та, что Грундвиг постоянно боялся за молодых своих господ, а Гуттор, не рассуждая, готов был содействовать им во всяком предприятии, какое бы только они ни затеяли. Гуттор был любимцем Фрица, которого сам и выдрессировал. Когда медведь приходил в дурное расположение, силач хватал его за загривок, как щенка, и сажал в клетку.
