Под гнетом ужасной тоски он пролепетал:
— Как долго тянутся эти десять минут!
В противоположность слабодушным людям, готовым надеяться до самой последней минуты, Ингольф, убедившись в неизбежности смерти, торопился избавиться от горьких воспоминаний и поскорее обрести вечный покой.
Едва он успел произнести эти слова, как в стене опять послышался стук, теперь гораздо слышнее, чем в первый раз. Ингольф, сидевший на стуле с опущенной головой, вдруг приподнял голову и вскричал печальным и дрожащим голосом:
— Кто бы ты ни был, друг или враг, зачем ты смущаешь меня в мои последние минуты?
Вслед за тем на террасе послышались звучные, мерные шаги солдат по каменным плитам. Десять минут прошли, и за Ингольфом явился взвод солдат, чтобы вести его на казнь.
Ингольф лишь слегка вздрогнул. Он был готов ко всему.
— Стой! — скомандовал офицер. — Становись в две шеренги!
Ингольф ступил несколько шагов к двери, чтобы гордо и с улыбкой встретить своих палачей. Вдруг слева послышался легкий шорох. Ингольф обернулся — и едва не лишился чувств: при скудном свете ночника, освещавшего комнату, он увидел, как стена раздвинулась и в образовавшемся проеме появилось что-то вроде призрака с тусклыми впалыми глазами.
Щеки и руки у призрака были тощи, как у скелета. Он был закутан в длинный черный саван и знаками подзывал к себе Ингольфа.
В замке двери между тем уже поворачивался ключ… Ингольф без колебания бросился в проем стены, призрак посторонился, чтобы пропустить его, и стена снова беззвучно сдвинулась, как была.
В это самое время дверь отворилась, и Ингольф за стеной расслышал, как чей-то повелительный голос крикнул:
— Капитан Ингольф, десять минут прошли, ступайте за мной.
Вслед за тем раздался крик ярости: офицер увидал, что Ингольфа нет…
Мистер Олдхэм сходится во мнениях с Грундвигом. — Неудачные попытки Эриксона. — Олдхэм принимает Грундвига за полинезийца.
ПОРА, ОДНАКО, НАМ ПОСМОТРЕТЬ, ЧТО СТАЛОСЬ с мистером Олдхэмом и другими интересными личностями, фигурирующими в нашем правдивом рассказе.
Первой заботой Ингольфа по прибытии в Розольфсе было запереть почтенного бухгалтера в особую каюту и приставить к дверям часового, чтобы мистер Олдхэм как-нибудь не выбежал и не наделал бед своим болтливым языком.
Молодому лейтенанту Эриксону, большому приятелю бухгалтера, было поручено сделать так, чтобы мистер Олдхэм подчинился своей участи без большого протеста. Но — увы! — на этот раз все красноречие офицера осталось втуне: почтенный клерк ничего не хотел слышать. Напрасно Эриксон рассказывал про розольфскую стоянку разные ужасы и даже придумал ей название «бухты убийств», уверяя, что здешние канаки всякого высадившегося на берег немедленно убивают, потрошат, начиняют картофелем и, зажарив на вертеле, съедают, — мистер Олдхэм нисколько не отступался от своего желания выйти на берег.
— Брр! — пугал его Эриксон. — Как это вы будете жариться в собственном соку… Бедный Олдхэм!..
Даже и это не действовало. Клерк непременно желал посмотреть на канаков, чтобы потом дома, в тихом семейном кругу, рассказывать по вечерам о своих приключениях.
Эриксон был разбит по всем пунктам. Добряк-бухгалтер был упрям и ни за что не хотел отступаться от того, что раз навсегда забрал себе в голову.
Истощив все аргументы, офицер решился сказать Олдхэму правду и объявил ему напрямик, что бриг «Ральф» находится вовсе не в Океании, а в Норланде, около самой Лапландии, в тридцати градусах от северного полюса.
Олдхэм не дал ему даже и договорить — покатился со смеху.
— Рассказывайте! — сказал он. — На каком же это полюсе солнце может греть в течение восемнадцати часов?
— Да ведь чем ближе к полюсу, тем дни дольше, — убеждал его лейтенант. — Если бы мы были на экваторе, то дни равнялись бы ночи, потому ведь экватор и называется равноденственной линией.
— Оставьте вы свои шутки, — не поддавался Олдхэм. — Не знаю, что у вас за причина не пускать меня на берег, но что мы в Океании — в этом я убежден. И капитан, и господин Надод, и все вы говорили мне, что идете в Океанию. Тогда у вас не было причины меня обманывать. Да, наконец, я хоть и близорук, а все-таки разглядел и берега, и роскошную тропическую растительность… Как хотите, а на берег я сойду, не посмотрю на вашего часового. Вы узнаете на опыте, Эриксон, что англичанин никому не позволит насмехаться над собой.
