Меня все это опять ошеломило, и я выразил сомнения, мол, не справлюсь, слишком тяжело будет нести обе нагрузки. И вообще — может ли один человек исполнять две такие высокоответственные должности? Сталин ответил: «Поможем», развеяв все мои сомнения, и решение состоялось.
Что я могу сказать об этом назначении? Считаю, что это решение было чрезвычайно важным для работы всей нашей связи: и в стране, и в Вооруженных Силах. Централизация руководства работой связистов Красной Армии и работников Народного комиссариата связи позволило успешно решать многие сложные задачи огромного значения.
Я убежден, что, если бы не было создано такого единоначалия в руководстве связи в военных условиях, были бы неизбежными трения между ведомствами, в том числе между Наркоматом обороны и Наркоматом связи. А ведь средства использовались одни и те же, на одни и те же цели.
Назначение одного и того же человека на обе должности (наркома и начальника Управления связи Красной Армии) было бы недостаточно, если бы не были проведены другие мероприятия. Во- первых, управление связи Красной Армии к началу войны было маломощным и неспособным успешно решать те задачи, которые встали перед ним во время войны.
В связи с моим назначением 5 августа 1941 г. было создано Главное управление связи Красной Армии. Оно стало мощным управлением, которое имело в своем составе пять управлений, имело несколько самостоятельных отделов. Затем назначение одновременно замнаркома обороны открывало передо мной очень большие возможности. Ну, скажем, такие, казалось, простые вещи, которые неизбежно возникают в ходе работы. Приезжаешь на фронт. Там не ладится дело со связью у начальника связи фронта. У него крупные недостатки, видно, что человек не на месте. Возникает необходимость заменить этого начальника связи другим, более опытным. Если бы у меня не было бы прав, которые были даны мне как заместителю наркома обороны, я не мог бы ничего сделать оперативно. Не имея прав, мог бы, конечно, куда–то позвонить, куда–то написать, что надо заменить такого–то, с кем–то эту замену согласовать и т. д. Но времени на это ушло бы немало. Полученные права позволяли мне действовать быстро.
Однажды на Воронежском фронте, где я находился, произошел такой инцидент. Начальник связи фронта обманул меня. Мы находились там с начальником Генштаба Александром Михайловичем Василевским. Штаб фронта должен был перебазироваться в другое место: из Боброво в Острогожск. Я начальника связи фронта спрашиваю:
— Вы там что–нибудь делаете в отношении подготовки средств связи для нового размещения?
— Так точно.
— Где Вы будете размещать узел связи? (В Острогожске до этого стоял и был отброшен и разбит венгерский корпус.)
— В Острогожске. Я там был, посмотрел, у них такие блиндажи. Мы там узел связи и расположим…
Потом так получилось, что начальник штаба там побывал, и штаб фронта разместили на окраине города.
Когда мы переехали туда вместе со штабом фронта, я поехал вместе начальником связи и говорю:
— Ну–ка, покажите мне блиндажи корпуса, где хотели разместить узел связи.
Я был недоволен, что он располагается в населенном пункте при наличии блиндажей.
Приехали. А там то место огорожено колючей проволокой и везде висят таблички — «Заминировано». Отсюда видно, что начальник связи фронта здесь не был. И такого начальника пришлось сразу же заменить. Помимо указанных прав, которые я получил, сами взаимоотношения с командующими фронтами, армиями были все- таки не такими, какие существуют между гражданскими и военными типами работников.
Мы как–то с генералом Кириллом Семеновичем Москаленко поехали в Харьков, когда его первый раз освободили наши войска. Туда ехали, вроде все хорошо. Штаб армии Москаленко стоял в Белгороде. Обратно выехали, а немцы там уже готовили контрнаступление против наших войск. Это было зимой. Как только выехали из города, нас непрерывно стали бомбить и обстреливать самолеты противника. Мы ехали на трех автомашинах и попали под огонь «мессершмидтов». Пока они разворачивались для новой воздушной атаки, мы продолжали движение. А потом снова укрывались в снежных ячейках, которые понаделали отступавшие немцы. И вот генерал Москаленко сидит в этом снежном укрытии и говорит:
