Меня давно интересовал вопрос о причинах неудач и поражений Красной Армии в первые месяцы войны. Насколько все–таки наша страна была подготовлена к отражению фашистской агрессии. Спрашиваю об этом Микояна.
— Таких причин можно назвать десятки, — отвечает он. — Наша недостаточная, а строго говоря, плохая подготовка к военному столкновению с Германией стала сказываться буквально с первого дня войны. Примеров этого известно немало. Скажу лишь об одном из них. Неожиданно, через месяц после начала войны, у нас не стало хватать винтовок. Стали отбирать их у милиции, у охраны складов, по городам и селам для нужд фронта. Как это могло случиться? Ведь У нас было достаточное количество винтовок для обеспечения всей армии. Оказалось, что часть дивизий была сформирована по норме Мирного времени. Винтовки для обеспечения дивизий по нормам военного времени хранились в этих дивизиях, а они находились близко к границе. Когда немцы прорвали фронт и стали наступать, оружие оказалось или в окружении, или было захвачено немцами. В результате прибывшие на фронт резервисты оказались без винтовок.
Когда Ворошилов был назначен командующим в Ленинград, он потребовал, чтобы Ленинграду было дано необходимое количество винтовок. В этом ему было отказано, так как потребность в винтовках на других фронтах была большей. Тогда Ворошилов вместе со Ждановым провел решение о производстве на ленинградских заводах холодного оружия (пик, кинжалов, сабель).
Узнав об этом, Сталин возмутился. Я и некоторые члены Политбюро в это время были у Сталина. Вместе с ним вышли в комнату, где стоял телеграфный аппарат. В Ленинграде к аппарату был вызван Ворошилов. Сталин критиковал действия Ворошилова. Сказал, что он не имел права этого делать без разрешения Центра, что это может только вызвать панику, и предложил немедленно отменить распоряжение о производстве холодного оружия.
Ворошилов возражал, но приведенные им мотивы были неубедительными. Сталин настаивал на своем. Мы с ним были согласны. Металл нужен был для производства стрелкового вооружения и боевой техники. Ворошилов, наконец, также согласился, и это распоряжение им было отменено.
— А как Сталин справлялся с обязанностями председателя ГКО и Верховного Главнокомандующего? — задаю новый вопрос Микояну. — Всегда ли был «на высоте»?
— К сожалению, далеко не всегда, особенно в первые месяцы войны, — говорит Анастас Иванович.
Эти слова он, в частности, подтвердил следующим примером.
— Хорошо запомнил день 18 мая сорок второго года, когда возникла серьезная опасность провала нашей Харьковской наступательной операции. Поздно вечером несколько членов Политбюро ЦК: Молотов, Берия, Калинин, Маленков, кажется, Андреев и я — находились в кабинете Сталина. Мы уже знали, что Сталин отклонил просьбу Военного Совета Юго — Западного направления прекратить дальнейшее наступление советских войск на Харьков из–за угрозы их окружения. Внезапно раздался телефонный сигнал.
— Узнай, кто и что надо? — сказал Сталин Маленкову.
Тот взял трубку и сообщил, что звонит Хрущев (он тогда являлся членом Военного совета Юго — Западного направления).
— Чего он хочет? — спрашивает Сталин.
— Хрущев от имени командования просит разрешения немедленно прекратить наступление на Харьков, чтобы сосредоточить основные усилия для отражения контрудара противника, — говорит Маленков.
— Передай ему, что приказы не обсуждаются, а выполняются, — заявил Сталин. — И повесь трубку.
Маленков так и сделал.
Меня тогда просто поразило, — подчеркнул Микоян. — Человек звонит из самого пекла, надо срочно во всем разобраться и принять какие–то экстренные решительные меры — и такое пренебрежительно–барское отношение со стороны лица, несущего на своих плечах столь высокую ответственность. Чем все это закончилось тогда для нас под Харьковом, Вы знаете.
Добавлю, что где–то в начале 1944 г., кажется, перед Пленумом ЦК, несколько членов Политбюро собрались в кабинете у Сталина. Был и Никита Хрущев. Тут я возьми и скажи:
— А прав был тогда Никита Сергеевич насчет немедленного прекращения наступления на Харьков…
