Сообщаю Вам об этом, уважаемый Георгий Александрович, не только потому, что и сегодня саднит сердце при воспоминаниях о тогдашнем благодушии и неготовности. Отмечаю это потому, что, к глубокому сожалению, и в нынешние дни, в периоды улучшения международной обстановки, наши средства массовой информации впадают зачастую в детские восторги и благодушие. Забывают, а скорей всего, не знают, что психологическая неготовность к тяжким испытаниям бывает не менее страшной, чем неготовность техническая.
В этих средствах информации — в газетах, на телевидении и на радио — есть много хороших специалистов: политиков, искусствоведов, природоведов, медиков и так далее. Но нет военных историков.
Я тоже слушатель, читатель и зритель. Однако не могу вспомнить ни одного — пусть юбилейного выступления, в котором автор–исто- рик спросил бы и себя, и всю многомиллионную аудиторию: почему в двух мировых войнах XX века противник нас опережал во времени? Почему старая Россия, переоснащая и перевооружая свою армию, планировала привести ее в наилучшее боевое состояние к 1917–1918 годам, а противник начал войну в 1914 г.? Почему Советский Союз, перевооружая армию, наметил конечный срок в 1942–1943 гг., а противник напал в 1941‑м? Случайность? Нет!
Однако не рыдать над прошлым призываю я Вас и всех, кто будет читать эти строки. Необходимо трезво помнить о прошлом, анализировать его, извлекать должные уроки. Это дело не только специалистов по военной истории. Это дело общее, народное. Потому, что за ошибки и невежество специалистов и неспециалистов расплачивается всегда миллионная масса — народ…
Фашистское командование уже заканчивало сосредоточение трех своих основных войсковых группировок на советской границе, германское министерство иностранных дел предъявило ноту нашему руководству и просило объяснения: почему советская 16‑я армия из Забайкалья перебрасывается по железной дороге на запад? Сталин приказал маршалу Тимошенко временно завернуть эшелоны 16‑й на юг и сообщить в Берлин, что армия направляется к персидской границе — на случай, если англичане попробуют нанести удар из
Индии через Персию. Вряд ли в Берлине поверили, однако добились своего — одна из наших армий была задержана в пути.
Об этом случае я узнал от Мехлиса, который вдруг перестал посещать Наркомат государственного контроля. Спрашивать, почему это так и куда он делся, не полагалось. Он скоро мне позвонил. Просил зайти в Главное Политическое управление Красной Армии, оно помещалось тогда на улице Фрунзе. Я пришел и узнал от Льва Захаровича, что он вновь назначается начальником Главпура, но пока что об этом не надо распространяться. Предложил мне возглавить Управление военных сообщений (УПВОСО) Генерального штаба. Я отказался. Кстати, потом был такой же разговор с Г. К. Жуковым. Я опять отказался. Не потому, что так уж полюбил Госконтроль. Наоборот, я с великим удовольствием вернулся бы к военно–железнодорожному делу, к своей профессии, притом любимой. Однако в Наркомат госконтроля назначил меня Сталин, и я уже достаточно знал неписаные законы таких назначений: он назначил — значит, только он может перевести меня в Наркомат обороны и в Генеральный штаб. Всякие вольности и инициативы в этом смысле он строго пресекал.
Это было где–то в середине июня 1941 г.
Г. А. Куманев: Где Вы встретили начало Великой Отечественной войны, были ли вызваны к Сталину и чем занимались в первые дни и недели после фашистской агрессии?
И. В. Ковалев: Начало войны застало меня в Наркомате государственного контроля, в моем рабочем кабинете. 22 июня 1941 г., как и последующие три дня, сотрудники Наркомата государственного контроля, пребывали в каком–то неопределенном положении. Каждый чувствовал, что война словно лавина вторгается в наш дом, что надо что–то делать, а что именно, никто не знал. Наркому и начальнику Главпура (его назначили на этот пост 21 июня) Мехлису было не до нас. Мы с Поповым, заместителями наркома, были дезориентированы. Существовавший план контроля над деятельностью важнейших предприятий и учреждений явно не годился для военного времени. Наше учреждение — по идее необходимое и для войны — тоже оказалось к ней неготовым.
