Самая, пожалуй гнусная и лживая из всех. Одной из ее пикантных отличительных особенностей было то, что она, в отличие от предшественников ругалась не только по-русски и по-молдавски, но и по еврейски: "киш ман поц" и "киш ман тухес" не сходили с ее языка.
Да еще и произнесенные с молдавским акцентом.
С ней связан один весьма памятный эпизод. Во двор пригнали старый, списанный грузовик. Какие-то шефы*) школы его подарили. Он стоял во дворе все лето, никак не использовался и постепенно разворовывался. В конце концов он превратился в обглоданный остов. Валявшиеся в его кузове старые покрышки были разбросаны вокруг. Надо сказать, что ни я, ни мои друзья к этому не имели никакого отношения. Это делали люди постарше и поопытнее. Тем не менее в начале учебного года Мариора донесла директору школы, что машину разворовал именно я. По этому поводу директор потребовал вызвать в школу моего отца.
Я не был ангелом, и родителей в школу вызывали и раньше, но обычно об этом или забывали, или в школу приходила мама - а она и так была членом родительского комитета и часто бывала в школе, - ей на меня пожалуются, она меня поругает, - и все. А тут жестко требовали: давай сюда отца, и точка!
Пришел отец. А он был тогда Проректором Университета, доктором биологических наук, профессором. В школе он не был никогда - ни до, ни после этого.
Идет заседание в учительской. Я жду в коридоре. Наконец меня вызывают. За большим столом почти все учителя, завучи, директор и мой отец. Мариора докладывает, что вот это именно он разобрал грузовик и украл запчасти и разбросал все колеса.
Я отрицаю.
Бывшая в то время завучем некая Казарцева - по внешнему виду и по повадкам стопроцентная эсэсовка-надзиратель из какого-нибудь Маутхаузена - тут же обвиняет меня во лжи. Я ей резонно отвечаю, что мол, почему ей вы верите, а мне - нет. В ответ мне говорят, что она старше, а поэтому врать не может, да и как я смею обвинять старших во лжи! Дальнейшую полемику я не помню, помню только, что я огрызался, а они нападали. Папа сидел, повернувшись ко всему происходящему вполоборота и не произнес ни единого слова ни во время судилища. ни после него. Чем все это закончилось я не помню. Кажется. меня заставили сложить разбросанные покрышки в одну кучу, что я и сделал.
Тетя Паша
Тетя Паша работала в гардеробе. В ее обязанности входило также давать звонки и хранить чернильницы. Думаю, что последнюю функциональную обязанность надо пояснить.
В более ранние времена. когда я учился в младших классах, каждый носил с собой свою чернильницу-непроливайку. Потом, по мере роста благосостояния государства, школа обзавелась собственным набором чернильниц. Чернильницы были закреплены за каждым классом - по числу учеников - и складывались в прямоугольный деревянный поднос. По окончании уроков этот поднос - на бортах которого был написан номер класса: 8а, или 9б и т.д. - относился в гардероб на попечительство тети Паши. Перед началом урока дежурный должен был взять чернильницы своего класса. принести их в класс и расставить по партам. Естественно, что довольно часто возникала путаница - из гардероба забирались не свои чернильницы. Тогда тетя Паша ходила по классам и разыскивала пропажу. Делала она это так: неожиданно во время урока заглядывала в класс и, как бы ни на кого не глядя, произносила: " Чернилки сташшылы!"
Это всех очень веселило.
Тетя Паша была очень старой. Наверное, ей было много больше восьмидесяти лет. На вид ей было намного больше ста. Интересно то, что она курила. Делала это прямо на своем рабочем месте. Когда мы ее спрашивали почему она курит - тогда сей порок среди женщин не был так широко распространен, как ныне, - она охотно объясняла.
Когда она была еще молодой, она как-то заболела и муж повез ее в Тифлис на лечение. (Именно "Тифлис", а не Тбилиси, из чего можно предположить, что событие происходило до революции.) А там доктор сказал ей: "Вам надо покурить". Вот она с тех пор и курит.
Однажды я принес в школьный двор своего кота Дымку. Это был очень красивый сибирский кот, но совершенно дикий, в том смысле, что жил дома, никогда не выходил на улицу, никогда не общался с другими котами и кошками. Чем старше он становился, тем труднее с ним было жить. Я вынес его "погулять" и случайно его увидела тетя Паша. Он ей страшно понравился и она стала меня уговаривать: "Подари его мне. Я сибирячка, и кот у меня должен быть сибирский". Мы дома посоветовались, и решили ради кошачьего блага подарить его тете Паше. Она жила в одноэтажном доме, там ему было бы намного легче вести естественный образ жизни, нежели у нас на четвертом этаже без права свободного выхода во двор.
