Само собой разумеется, и в Швейцарии старые общественные отношения разлагались под влиянием капитализма. Но, во-первых, это отрицательное воздействие капитализма лишь гораздо позднее стало в Швейцарии настолько значительным и очевидным, чтобы оказать влияние на творчество Келлера («Потерянный смех», 1874 год, и «Мартин Заландер», 1886 год); во-вторых, — и это еще важнее, — развитие капитализма не сопровождалось в Швейцария политически и социально реакционным, унизительным для демократической буржуазии компромиссом. Келлер пережил только начало капиталистического разложения старей швейцарской демократии.
Так, значит, Келлер — швейцарский национальный поэт, своеобразие которого объясняется его цюрихским происхождением? — Сам Келлер всегда протестовал против такого мнения. В первом варианте «Зеленого Генриха» есть интересная беседа между героем и южно-немецким графом, демократом, учеником Фейербаха. Герой романа (и Келлер его устами) заявляет себя пламенным приверженцем швейцарского республиканского строя и готов ценою жизни защищать независимость Швейцарии от посягательств Германии. Но на вопрос, является ли он сторонником швейцарской национальной литературы, швейцарской национальной культуры, он (и Келлер в его лице) отвечает: «Многие из моих соотечественников действительно верят в швейцарское искусство и литературу, даже в швейцарскую науку. Но поэзия пламенеющих Альп и альпийских роз скоро истощается, и несколько хороших битв воспеть недолго. К стыду нашему, нам приходится все застольные тосты, мотто и изречения на общественных торжествах заимствовать у Шиллера, который остается лучшим источником для удовлетворения таких потребностей». По мнению Келлера, науке и литературе необходимы большие масштабы, обширная арена. Поэтому литература каждой из трех частей Швейцарии является составной частью литературы той великой страны, с которой она связана по языку и духовной культуре — Германии, Франции или Италии.
В вопросе о швейцарской литературе Келлер твердо держался этой точки зрения. Очень характерный факт: только один единственный раз позволил он напечатать несколько своих стихотворений в швейцарской антологии. Это позволение он объяснял «теперешним необычайным бессилием Германии» (речь идет о 70-х годах) и тут же прибавил: «Но я никоим образом не хотел бы оказать поддержку вечным основателям швейцарского литературного кустарничества».
Итак, Келлер считал швейцарскую литературу частью французской, немецкой или итальянской литературы. Он — немецкий писатель, так же как женевец Руссо — французский.
Но в то же время он — цюрихский демократ, как Руссо был последователем женевской демократии. Руссо противопоставлял демократическую Женеву французскому абсолютизму. Готфрид Келлер противопоставлял швейцарскую, цюрихскую демократию — Германии, сначала разбитой на мелкие княжества медленно и мучительно преодолевающей полуфеодальное состояние, а потом Германии, объединенной на гогенцоллерно-бисмарковский лад.
Правда, аналогия между Руссо и Келлером не означает тождества. Социальный и политический идеал женевской демократии теоретически подкрепленный идеалом Спарты и Рима по Плутарху, стал благодаря Руссо знаменем французской радикальной демократии и через ее посредство — демократии всей Европы. Идеал женевской демократии Руссо противопоставил не только феодальному абсолютизму Бурбонов, но и тем просветителям, которые искали спасения для французского общества в английской конституционной монархии — и столкновение этих двух идеалов стало впоследствии источником политической борьбы между радикальными демократами и готовыми на компромиссы либералами, между якобинцами и жирондистами.
Цюрихский демократизм Келлера никогда не имел такого всеобщего исторического значения не только в мировой, но и в немецкой культуре. Для Келлера цюрихская демократия — это прибежище, где еще можно сохранить духовное здоровье. И потому цюрихский демократизм, спасая Келлера, как большого писателя-реалиста, ставил его в совершенно исключительное и изолированное положение в истории немецкой литературы.
