А вот Марта дочку русскому языку научила… интересно, зачем? Марта – это камеристка моей матери, герцогини Брауншвейг-Вольфенбюттельской Клары Марии. А еще мать моей старшей дочери – Марии Агнессы. Правда, в ту пору, когда мы познакомились, она еще была простой горожанкой и не помышляла о том, что станет матерью принцессы. Да, я признал свою дочь, хотя это вряд ли понравилось моей супруге и ее шведской родне. Но это в прошлом. Марта вышла замуж и, по слухам, счастлива, а я лишь иногда вспоминаю ту озорную девчонку, вместе с которой мы пережили столько приключений.
– Я смотрю, ты много повидал, мой мальчик?
– Да, отец. И я ни разу не видел, чтобы стены в тронном зале были такими закопченными!
Я в ответ только хмыкаю. Буквально только что по схожему поводу я имел разговор с женой, и, надо сказать, он был не из приятных. Помещения в женской половине дворца будущей царице не понравились категорически. Тесные, с низкими потолками, плохо освещенные через маленькие оконца. И это только краткий список претензий, который выкатила мне шведская принцесса. Причем, будучи дамой многоопытной, она с легкостью все обставила так, что я чувствовал себя кругом виноватым, а она была невинной жертвой, которую обманом заманили в убогую хижину, где ей с детьми негде преклонить голову.
Надо сказать, к таким наездам я совершенно не привык. Женщины, время от времени появлявшиеся в моей жизни, пока я странствовал, ничего подобного себе не позволяли. Приближенные также если имеют ко мне претензии, то выставляют их крайне завуалированно, начиная свою речь с пространных цитат из Священного Писания, а также отсылок к мудрости древних. Дескать, мы от Святого Владимира эдаких непотребств не видывали и дальше не надобно, хотя на все, царь-батюшка, твоя воля!
– Это от Смуты память осталась, ваше высочество, – приходит мне на помощь Рюмин. – Не единожды весь Кремль горел, будто свечка.
– Но ведь это было семь лет назад, – проявляет осведомленность мой наследник. – Неужели нельзя было все исправить?
Если раньше и были какие-то сомнения, с чьего голоса поет эта маленькая птичка, то теперь они отпали окончательно. Конечно, разлюбезная моя Катарина Карловна времени зря не теряла и все, что считала необходимым, в голову нашему сыну внедрила. Но тут мы еще посмотрим, кто кого!
– Карл Густав, ты видел моих солдат?
– Да, отец.
– У меня был выбор: восстанавливать дворец или армию. Я выбрал армию и отвоевал с ней назад Смоленск, вернул Новгород и отбил новое вторжение Владислава Ваза. А если бы я начал с ремонта этих покоев, в них бы сейчас пировал наш родственник и смеялся над моим глупым решением. А что скажешь ты?
– Конечно, войско важнее! – горячо отвечал сын, как и всякий мальчишка, предпочитавший игру в солдатиков куклам.
– Завтра я покажу тебе Оружейную палату, в которой мастера делают доспехи и вооружение. Потом мы пойдем в литейный двор, посмотрим, как льют пушки. Зайдем в казначейство, и ты увидишь, как чеканят монеты. И тогда ты скажешь мне, что важнее для государства.
– Я понял вас, отец.
– И запомни еще одну вещь, малыш. Она пригодится тебе, когда ты сам станешь править. Сколько бы у тебя ни было ресурсов, на все их не хватит! И государево дело, сиречь искусство управлять, в том и заключается, что нужно уметь отличать главное от второстепенного.
– Я запомню ваши слова, отец!
– А теперь беги к матери.
Мальчик послушно кивнул и отправился на женскую половину дворца. Пока его место там. Скоро по моему приказу соберутся его сверстники со всех краев нашего царства и станут ему товарищами в играх, учебе, а потом и в жизни. Большинство, конечно, будет из самых знатных и влиятельных московских родов, но не только.
– Смышленый, – немного подобострастно похвалил моего сына Клим.
– Весь в мать! – криво усмехнулся я, разом отбив у дипломата желание льстить.
– Крестить-то когда царевича станем? – уже обычным тоном спросил Рюмин, с полуслова понявший намек.
– А вот как Филарет патриархом станет, так первым делом и окрестим. Пусть пока хоть немного язык наш выучит да основы веры греческой.
– Имя вот только… – помялся глава Посольского приказа.
