Институт времени был одним из самых старых научно-исследовательских центров Земли, он был создан еще в конце двадцатого века. Тогда не только физиологи, но и ученые многих других специальностей начали изучать человеческую память во всех аспектах. До конца двадцатого века памяти не уделяли того внимания, которого она заслуживала, и она была сравнительно мало изучена. Усиленный теоретический интерес к проблеме памяти возник в связи с развитием кибернетики, а также с изучением удивительных свойств нуклеиновых кислот, хранителей и передатчиков наследственной информации для химических процессов, происходящих в организме. Ученые поняли грандиозное значение всех видов информации и памяти в эволюционном процессе, в становлении человека и развитии человеческого мышления. По-новому взглянули на такие явления, как возникновение языка, рисунка, письменности, книгопечатания, документального кино, телевидения и всех других бесчисленных видов связи. Всем стало ясно, что стремительное развитие средств информации, от возникновения человеческого языка в эпоху среднего палеолита и до создания квантового телеграфа, было стремительным увеличением могущества человека, его победы над временем и пространством. Могущество коммунистического общества, его власть над природой увеличивались с каждым десятилетием. Наступила эпоха «одухотворенной» техники. Аппараты стали выполнять не только физические функции, но и функции интеллектуальные. Машина научилась «думать», вернее – ее этому обучили. Необычайные успехи физиологии и физиологической кибернетики породили множество дискуссионных вопросов, требующих ответа. Физиологи, кибернетики и философы спорили уже не о том, может ли машина «думать» – этот вопрос давно решила жизнь, – а может ли она чувствовать? Имеет ли право ученый, не придя в конфликт с традиционными нормами этики, создать чувствующую, эмоциональную вещь? Вещь следовало бы взять в кавычки, потому что, став чувствующей, она тем самым приобретала новые качества, не свойственные вещам. Советовать ученым не заниматься изучением этих проблем было нельзя, это могло бы затормозить развитие науки. Ученые и философы спорили, но споры не мешали, а наоборот, содействовали успехам науки в коммунистическом обществе.
Ученых в их теоретических поисках и экспериментах стимулировало одно важное обстоятельство. Освоение космоса, особенно за пределами Солнечной системы, требовало необыкновенного могущества информации и всех видов памяти. В помощь исследователям тех районов Вселенной, где физико-химическая среда была опасной даже для жизни, защищенной всеми имеющимися средствами, потребовались новые способы постижения неведомого. Таким средством могло быть искусственно созданное существо, обладающее не только гигантской памятью, но и эмоциональным восприятием действительности, чтобы передать человечеству и науке полную информацию о той части Вселенной, где не мог пребывать сам человек. Таким образом человечество смогло бы послать вместо своих живых представителей «разум» и «чувства», внедренные в аппараты нового типа, – искусственное психическое поле.
Изучением психического поля в Институте времени занимались две большие экспериментальные лаборатории. Одну из них возглавлял Евгений Сироткин, другую – Марина Вербова.
Евгений Сироткин вел большую экспериментальную работу, пытаясь создать размышляющий и чувствующий аппарат, нечто вроде искусственного психического поля. Он был человек очень талантливый, но увлекающийся, и нередко давал философам и журналистам повод сомневаться, правильный ли он избрал путь, и упрекать его в том, что изучение «чужого» и создание «искусственного я» стало для него чуть ли не самоцелью. В институте многие сотрудники говорили, что он дал повод для этих упреков, создав на стыке кибернетики и искусства что-то вроде литературного персонажа, но не из слов, а из материала, из которого сооружались «думающие» машины. Сироткин обычно отшучивался и говорил, что созданный им персонаж – это первая ступень на той лестнице познания, которую он мастерит. Прав был он или философы и журналисты – сказать трудно. Мой отец был на его стороне и говорил, что полезен всякий смелый эксперимент на пути к решению гигантской задачи создания «пси» – искусственного психического поля.
