Судно было филиалом ленинградской станции погоды. Одним из трех. Еще два точно таких же судна стояли по углам большого треугольника, в самой середине Балтийского моря, южнее бывшего Рижского залива.
Время от времени нужно было разряжать накапливавшей атмосфере электричество — излишки используемого для практических целей. Для этого и предназначались суда. Мощные установки на них притягивали, концентрировали в одном месте грозовые тучи с огромной площади, и в центре треугольника разражалась чудовищная по своей силе гроза. Ни один арелет не смел приблизиться к этому месту. Увидев на море судно станции, пилот тотчас же поворачивал обратно и облетал опасное место на почтительном расстоянии.
— Вы летели прямо в центр треугольника, — сказал командир судна (он же был старшим инженером станции). — Сперва мы подумали, что пилот машины заснул. Но когда арелет не послушался сигнала опасности, мы поняли, что вы не спите. Не обижайтесь, Дмитрий, но я решил, что в машине летит безумец.
— Так и должно было быть, — ответил Волгин. — Иначе вы не могли подумать. Но что бы произошло, если бы я все-таки пролетел дальше? Ведь я мог лететь выше облаков или в самих облаках.
— Выше опасности нет. А в облаках машина не укрылась бы от наших локаторов. В ста километрах отсюда происходит разряд. Ваша машина сгорела бы в огне молний.
Волгина интересовало, как поступают на станции в случае опасности для кого-нибудь, и он спросил снова:
— Хорошо. Но если бы я все-таки полетел дальше, как бы вы поступили?
Инженер улыбнулся.
— Наша станция, — сказал он, — прямо связана со всеми энергетическими установками, расположенными в круге радиусом в две тысячи километров. Это наш район. Установки для концентрации туч требуют огромного расхода энергии. Когда происходит разряд, в наших руках управление всеми энергетическими станциями. Если бы мы увидели, что вы не сворачиваете с пути, пришлось бы разом отключить подачу энергии по всему району. Ваша машина опустилась бы на воду. Так же и все остальные, которые находятся в нашем районе, совершили бы вынужденную посадку.
Волгин протянул руку своему собеседнику.
— Спасибо за мое спасение, — сказал он смущенно. — И извините меня за то, что чуть было не причинил большой неприятности.
— Но вы ведь не сделали это, — добродушно сказал инженер.
— Мог сделать.
— Нет, не могли. Вы человек военный и, значит, дисциплинированный.
Слово «военный» он произнес по-русски. В современном языке такого слова не было.
— Вы знаете наш язык? — удивился Волгин.
— Нет, не знаю. Но я слушал выступление Мунция, который рассказал о вас всем людям, и запомнил это слово. Оно похоже на слово «война». Его легко запомнить.
Волгин первый раз слышал о таком выступлении своего «деда».
«Что ж, естественно, — подумал он. — Они должны очень интересоваться мною».
— А откуда у вас слово «война»? Ведь у вас давно нет войн.
— Оно известно из курса истории.
— И все же, — сказал Волгин задумчиво, — вы неправильно поняли Мунция. Я не был военным по профессии. Я стал им только во время войны. Вероятно, я задерживаю вас? — прибавил он, вспомнив, что сейчас на судне рабочая пора.
— Да, лучше мне вернуться наверх, — с обычной откровенностью ответил инженер. — Я хотел бы поговорить с вами о многом.
— Как-нибудь в другой раз. Я рад буду, если вы навестите меня. Кстати, я до сих пор не знаю вашего имени.
— Меня зовут Дмитрий, как и вас.
Они вышли на палубу.
Все взгляды тотчас же устремились на Волгина, но люди не подходили к нему.
Он вспомнил чью-то фразу, что его появление на судне — удача для экипажа. Конечно, они все интересовались им и не надеялись увидеть вблизи. То, что произошло, это действительно счастливый случай: не каждый день появляются на Земле воскресшие люди.
— А нельзя ли, — спросил Волгин у своего спутника, — увидеть район грозы, то место, куда я летел?
— Пожалуйста. Пройдемте на пост наблюдения.
Они спустились по другой лестнице и вошли в полукруглую каюту, посередине которой стоял тоже полукруглый стол. Он был сплошь заполнен бесчисленным количеством кнопок и приборов. На потолке ровно горели или непрерывно мигали разноцветные лампочки.
