— Чем объяснили свое желание?
— Ничем не объяснял. История моего пребывания у немцев могла бы составить увлекательный роман. В армию я приехал как представитель Гиммлера и никому не отдавал отчета в своих действиях. Держался, как подобает высокопоставленному гестаповцу, заносчиво и грубо. Они пресмыкались передо мной. Когда-нибудь я опишу все это в книге.
Когда Фаулер сказал, что при расстреле не было ни одного гестаповца, Круглов с торжеством посмотрел на Афонина. Полковник всегда тяжело переживал свои ошибки в анализе фактов. То, что он, вопреки мнению Снегирева, все-таки был прав, доставило ему большое удовольствие.
— Хороню, — сказал он. — С вопросом о Миронове пока ясно. Перейдем, с вашего разрешения, к другому. Вы первый раз в Москве?
— Первый.
— Приехали как корреспондент?
— Да.
— А почему под чужой фамилией?
— Потому что и раньше часто писал для этой газеты. Статьи по моей специальности. И подписывал их псевдонимом Стимсон.
— Миронова — Михайлова вы встретили вечером, в день приезда?
— Да.
Было ясно, что ответ прозвучал невольно. Фаулер ответил машинально, по инерции. Он покраснел и, было похоже, рассердился на себя.
— Вы ловко меня поддели, — сказал он. — Я не хотел говорить о встрече с этим человеком. Видите, я говорю откровенно. Я мог бы сказать, что оговорился.
Круглов кивнул головой.
— Могли! — сказал он. — Но мы рассчитывали на вашу откровенность и были уверены, что вы лгать не будете.
— Разрешите спросить, откуда у вас была такая уверенность? Ведь вы меня не знаете.
— Вы крупный ученый, — просто ответил полковник. — А в данном случае ложь была бы бесполезной. Миронов застрелился из пистолета «вальтер», на ручке которого остались следы ваших пальцев.
— Понимаю! Так вот, значит, для чего у меня сняли отпечатки. Вы хорошо подготовились. Отдаю вам должное.
— Благодарю вас! — без тени улыбки сказал Круглов. — Раз вы согласны говорить правду, наш разговор не затянется.
— Да, придется рассказать все. Спрашивайте!
— Зачем вам мои вопросы?
— Правильно, не нужны. Я сам знаю, что вы хотите спросить. В смерти Миронова я не виновен. Его самоубийство было очень неожиданно и очень неприятно для меня. Оно потрясло меня. И только из-за этого я решил срочно покинуть вашу страну. Я хотел ему только добра.
— Что понимать под словом «добро»? — сказал Круглов. — У разных людей разные представления о добре. Психика человека — сложна, — насмешливо повторил он слова самого Фаулера. — Кому и знать это, как не вам.
— Добро всегда одно для всех, — поучительным тоном сказал Фаулер. — То, что хорошо для человека, всегда хорошо. Ваша иронии здесь, мягко выражаясь, неуместна. Я вижу, вы не верите в то, что я не принуждал Миронова к самоубийству. А это правда. Слушайте! — Он с минуту молчал. — Я не буду читать вам популярную лекцию. Все, что может вас заинтересовать, вам объяснит ваш консультант — профессор Снегирев. Скажу коротко. Миронов был очень интересным перципиентом. В своей практике, а она была и есть очень обширна, я не встречал людей, столь восприимчивых к индукторной передаче. Там, в тылу немцев, я пробовал проверить на нем одну свою теорию…
— Перемены политических взглядов силой внушения, — снова вмешался Снегирев.
— Свою теорию, — продолжал Фаулер, словно не заметив реплики. — И потерпел полную неудачу. Но не потому, что имеет в виду уважаемый профессор. Память об этой неудаче не давала мне покоя все это время…
— Разве эта неудача была единственной? — не удержался Снегирев.
Фаулер нахмурился.
— Я прошу вас, — обратился он к полковнику Круглову, — оградить меня от бестактных вопросов. Я не намерен устраивать здесь научную дискуссию. В моем теперешнем положении она просто смешна. В противном случае я отказываюсь отвечать.
— Больше вас не будут перебивать, — сказал Круглов.
— Я неожиданно встретил Миронова в коридоре гостиницы и сразу узнал его. Он меня не заметил. Встреча эта очень взволновала меня. Я даже не мог заснуть, с такой силой мною овладело желание еще раз поработать над этим объектом. Нет, я не хотел его принуждать, ни в коем случае не хотел. Я решил сделать ему очень выгодное предложение и был уверен, что он примет его. Утром я зашел к нему. Но он отказался наотрез.
