— С полчаса.
— А больше он никуда не собирался пойти?
— Кажется, никуда.
— В таком случае разрешите мне подождать его. Я думаю, что он скоро вернется.
Женщина с удивлением взглянула на Афонина.
— Пожалуйста, войдите! — сказала она. — Но я не думаю, чтобы он скоро вернулся. Фронтовые друзья…
— Видите ли в чем дело, — сказал Афонин. — Я точно знаю, что Александр Петрович не застанет Михайлова.
— Вы у него были?
— Нет, но я знаю точно.
— Если так, то конечно. Вот сюда, пожалуйста!
Она провела гостя в чисто прибранную комнату и оставила его одного.
— Уж извините! — сказала она. — Но у меня обед на кухне…
— Не церемоньтесь со мной, — попросил Афонин.
Как он и предполагал, ожидать пришлось недолго. Лозовой явился через пятнадцать минут. Афонин слышал, как мать, открыл ему дверь, сказала о нем. Ответа он не расслышал.
Лозовой пошел в комнату быстрой походкой, высокий, по-военному подтянутый, не только не на костылях, как ожидал Афонин, но даже без палки. Видимо, протез был сделан хорошо, и Лозовой успел к нему привыкнуть. На вид ему было лет тридцать, может быть даже меньше. Молодое лицо старила глубокая морщина между бровями и седая прядь в густых каштановых волосах, зачесанных на косой пробор.
Афонин сразу понял, что его визит неприятен Лозовому. Было очевидно, что он сильно расстроен и не расположен беседовать с кем бы то ни было.
Первые же его слова подтвердили это.
— Простите меня… — начал он, но Афонин поспешно перебил его.
— Я все понимаю, — сказал он. — Вас расстроило известие о смерти вашего друга. Но я явился к вам как раз по этому самому поводу.
— Кто вы такой?
Афонин протянул свое служебное удостоверение. Брови Лозового сдвинулись, и складка между ними стала еще глубже.
— Мне сказали в гостинице, что Николай Михайлов скоропостижно скончался.
— Вам сказали правду.
— Тогда при чем здесь вы?
— Мне нужно, даже необходимо поговорить с вами. Если разрешите, сядем вот тут.
— Ах да, конечно! Извините меня. Я совсем забыл о том, что вы стоите.
— Ничего! Мне это понятно.
Когда оба сели, Лозовой нервным движением потер лоб.
Афонин вспомнил, что об этом жесте упоминал в своем рассказе Нестеров. Видимо, это была постоянная привычка Лозового.
— Вчера вечером, — сказал он, — Николай позвонил мне, сообщил о своем приезде в Москву и просил зайти. Мы договорились встретиться сегодня около пяти.
— В котором часу он вам звонил?
— В начале двенадцатого.
— Каким тоном он говорил с вами?
— Не понимаю вашего вопроса. Самым обыкновенным.
— Его просьба о свидании не звучала так, что ему необходимо видеть вас как можно скорее?
— Нисколько! Я же сказал, что мы договорились встретиться в пять часов.
— Он согласился на это охотно?
— Даже предложил сам. Я звал его к себе с утра, но он сказал, что раньше пяти не сможет освободиться.
— Почему же вы пошли к нему, а не он к вам?
— Право, не знаю, так вышло.
— Это очень важно, то, что вы рассказали!
— Почему важно?
— Это доказывает, что Михайлов вчера вечером не думал о смерти. Не удивляйтесь моим словам. Через несколько минут вы поймете все. Вам сказали, от чего он умер?
— Ничего не сказали. Даже в какую больницу отправлено тело, они не знают. Возмутительное равнодушие! Я откровенно высказал директору гостиницы все, что о нем думаю.
— Напрасно! Администрация гостиницы выполняет пашу просьбу. Я сам просил их никому ничего не сообщать. Так что дело не в равнодушии. Должен вас предупредить, Александр Петрович, что наш разговор не подлежит оглашению. Вы дадите мне слово.
— Да, конечно, — явно машинально сказал Лозовой. Он посмотрел на Афонина, и только тогда до него, видимо, дошел смысл слов гостя. Недоумение, растерянность, любопытство — все сразу отразилось на его лице. — Но почему? Разве смерть Николая Михайлова тайна?
— Пока да. Нас никто не может услышать?
— Никто. В квартире никого нет, кроме нас и моей матери. Она на кухне, это далеко.
— Тогда слушайте.
Афонин подробно рассказал бывшему комиссару обо всем, что случилось утром в номере гостиницы «Москва». О своем визите к Иванову и Нестерову он не заикнулся.
Лозовой долго, очень долго молчал. Казалось, он, как и Нестеров, погрузился в воспоминания, забыв о госте. Афонин подумал, что отношение к Михайлову обоих этих людей одно и то же, что явствовало и из рассказа Нестерова.
