— Хорошо, — ответил Волгин.
Оставшись один, он глубоко задумался. Ответы Люция, его явное замешательство, поспешность, с которой он прекратил разговор, свидетельствовали, что вопросы Волгина были для него неожиданными и он не знал, как следует отвечать на них. Люций, видно, понятия не имел, кто такой Северский, и это было наиболее странно. Не мог же Михаил не интересоваться здоровьем Волгина. Нет, он должен был запрашивать врачей, и Люций не мог не знать его имени. Однако… Чем объяснить возникавшие одна за другой странности?..
В последующие дни Волгин не задавал никаких вопросов. В глазах Люция он видел напряженное ожидание и даже явный страх. Волгину не хотелось причинять неприятности своему врачу, которого он почти полюбил за заботу и ясно выражаемую любовь к нему.
Он решил, и это решение было самым разумным, что все загадки должны рано или поздно разъясниться.
Волгин видел и понимал, что пробуждение от сна, в который погрузила его болезнь, окружено какой-то тайной, которую хотят пока что скрыть. Несомненно, на это были серьезные причины, и хотя он не знал их, но решил подчиниться людям, так успешно лечившим его и, как он был вполне убежден, спасшим ему жизнь.
Он хотел понять сам.
В долгие часы вынужденного одиночества Волгин старался свести воедино звенья таинственной цепи событий, происшедших за время пребывания в этом куполообразном павильоне, но ничего связного и хоть отчасти правдоподобного придумать не мог.
Иногда он снова начинал сомневаться в том, что все происходит наяву. Не является ли это плодом его больной фантазии? Но, когда он высказал Люцию опасения насчет своего рассудка, тот только засмеялся и, ласково погладив Волгина по плечу, сказал, что со временем он убедится в реальности происходящего.
Особенно часто мысль Волгина останавливалась на загадочной фразе, которую Люций сказал во время их первого разговора. Он хорошо запомнил эту фразу: «У нас есть предположение… оно, правда, почти достоверно, но все же… вся планета ждет разрешения загадки».
Что могли означать эти слова?
Какая планета? Очевидно, Земля! Не мог же он попасть на другую…
Он до того запутался, что начал допускать даже подобную фантастическую возможность, но прямо спросить Люция казалось слишком нелепым. Все же он не удержался и под видом шутки задал такой вопрос, когда к его ложу поставили для очередной непонятной процедуры какой-то прибор или машину совсем уже диковинного вида.
Люций явно не понял шутки и серьезно ответил:
— На Земле.
Он сказал это таким тоном, как будто считал вопрос Волгина вполне естественным.
«Вся планета ждет разрешения загадки…»
Загадки его имени. Почему именно имя могло так заинтересовать всю планету? Чем вызвано такое исключительное внимание всей Земли к нему — Волгину?
На этот вопрос он не находил ответа.
Как-то он вспомнил, что читал роман английского писателя Уэллса «Когда спящий проснется», где описывалось, как человек, заснув на два или три века, проснулся властелином Земли, владельцем всего, что на ней было. Герой романа находился в летаргическом сне.
Может быть, и с ним, Волгиным, произошло что-нибудь подобное?
И тотчас же из глубин памяти всплыло воспоминание. В самом начале болезни в разговоре со старым парижским врачом Волгин спросил, что такое летаргия и как долго она может продолжаться. Профессор тогда ответил, что летаргический сон не может тянуться слишком долго и переходит в смерть, если не наступает пробуждение.
А «летаргия» Волгина, если таковая действительно имела место, должна была быть очень длительной. Иначе оставались необъяснимыми поразительные перемены во всем окружающем, начиная от внешности людей, словно принадлежавших к неведомой доселе «пятой» расе, их одежды, непонятного «русского языка» и кончая архитектурой «павильона» и способов лечения. Все указывало на то, что Волгин очутился в совершенно ином мире.
Но откуда он мог взяться, этот мир?…
Если даже допустить, что Волгин проспал или находился в бессознательном состоянии чрезвычайно долгое время, все же оставалось непонятным, почему «вся планета» интересовалась «загадкой» его имени.
