Он удивился, что не почувствовал головокружения. Далеко под ними, так далеко, что он даже в воображении не смог бы представить себе подобное расстояние, ослепительно блестел под лучами Солнца исполинский шар Земли. Именно шар, словно чудовищной величины глобус, на котором, впрочем, ничего нельзя было рассмотреть, так нестерпимо было его голубовато-серебряное сияние. А за ним, еще более далеко, виднелась верхняя часть лунного диска, такая же блестящая, но только желтого цвета.
Земля и Луна заметно для глаз уменьшались и уходили в сторону. Ракетоплан, очевидно, летел с невообразимой скоростью.
«Неудивительно, ведь он за шестнадцать часов должен пролететь двести миллионов километров», — подумал Волгин.
Звезд было неизмеримо больше, чем он когда-либо видел с Земли в самые ясные южные ночи. Прямо перед ним, сверху, внизу, под Землей и Луной, — всюду расстилался бархатно-черный занавес, усеянный светящимися точками. Но звезды не мерцали, а горели неподвижными огоньками.
Волгин стоял и смотрел, не в силах оторваться от этой впервые увиденной величественной картины Вселенной. Как предсказывал ему Люций, он не чувствовал больше никакого волнения, оно прошло, как только корабль улетел с Земли. Он испытывал смутное щемящее чувство непонятной тоски. О чем?
«Нет, хорошо! — подумал он. — Только ради такого полета стоило воскреснуть».
Он простоял так, не оборачиваясь, больше двух часов.
Товарищи не мешали ему. Волгин слышал их тихий разговор. Никто из них не подходил к стене. Да и что могло интересовать этих людей за бортом корабля? Они видели это много раз.
Второв и Крижевский с помощью Мельниковой расспрашивали Владилена.
— Такой стремительный взлет, — говорил Второв, — должен был вызвать огромный нагрев наружной стенки. Сопротивление атмосферы…
— Металл корпуса не перегревается никогда. Он искусственно охлаждается. Этот сплав специально рассчитан для космолетов. Его теплопроводность чрезвычайно низка, а крепость велика. Не существует метеорита, который мог бы пробить стенку ракетоплана.
— Кстати, почему он так называется? Ведь с ракетой ничего общего.
— А это как с арелетом. Название давно устарело, но держится. Анахронизм.
— Двести миллионов километров, — сказал Крижевский, — и шестнадцать часов..
— Немного меньше.
— Тем более. В какой-то мере должна сказаться относительность времени.
— Настолько ничтожная, что практически она не ощутима. Максимальная скорость корабля — шесть тысяч километров в секунду, да и то в течение нескольких минут, нужных на поворот; все остальное время корабль летит с ускорением, положительным и отрицательным.
— Положительным в первую половину пути и отрицательным во вторую?
— Разумеется.
— Ускорение постоянно?
— Нет. В момент старта оно было сто метров, а затем постепенно увеличивалось. То же самое, только в обратном порядке, произойдет при спуске на Марс.
— В момент поворота корабля к Марсу появится невесомость?
— Нет, ее не будет. Искусственная гравитация.
— Изменение ее силы и направления автоматическое?
— Конечно! И она же обеспечит безопасность самого поворота для пассажиров ракетоплана.
— Хотелось бы, — сказал Второв, — увидеть современный космолет дальних рейсов.
— Вы это сможете сделать, когда мы вернемся. Намечена большая экспедиция на Грезу. Космолет строится на Луне, и там же будет дан старт. Вас все равно пригласят строители корабля, им нужна консультация по этой планете. Мы ничего не знали о ней до вашего прилета. Никто даже не подозревал о существовании Грезы.
— Разве не было экспедиций к 61 Лебедя?
— Были две. Но вы же сами знаете, что нелегко заметить планету, если ее обитатели не могут увидеть космического гостя и подать ему весть о себе. У этой звезды были известны три планеты, и все три необитаемые.
— Да, это верно, — согласился Второв. — Трудно заметить планету, не зная о ней. Мы нашли Грезу случайно.
— Космолет, — продолжал Владилен, — стартует примерно через год. И его решено назвать так же, как и ваш корабль, именем Ленина.
