— Этот Хрущ всю страну распашет для своей кукурузы…
— Не дурите, батя. Целину пашут не под кукурузу. Под хлеб. Другого не бачыл…
— Ты яго не абараняй. Он всех загубит.
— А я и не абараняю. Он, ясный пень, тоже не падарунок, але жизнь делает полегче — и на том спасибо…
— Чым легче? — орал старший Шидловский, расплескивая самогон.
— А вы, батя, не кричите, а послухайте. Паспорта выдали — раз. Гроши в колхозе взялись платить — два. В городах, говорят, можно самому себе кватеру купить — три…
— Ты слухай больше — тебе наговорят… Сталин кватеры бесплатно давал, а тут — купить… Это ж какие гроши меть надо!..
— Бесплатно? В год по чайной ложке бесплатное-то…
— По чайной, але — бесплатно! Цены каждый год поменшал, а сейчас? Только больше и больше…
— Ага, поменьшал. На шнурки. А продуктов — шиш…
— Сталин за ордена платил. Я бы мог на те гроши всю семейству поднять…
— Очухайтесь, батя, это же Сталин отменил орденские гроши.
— Хрущ отменил…
— Нет-нет. — Виктор придержал отцов стакан. — Погодьте. В каком году отменили орденские?
Шидловский напряг память и ахнул. Ладный его мир рушился на глазах.
— Если совсем честно, то вот что я вам, батя, скажу: самое хорошее, что исделал Хрущ, — это то, что он вашего Сталина вынес, на хрен, из мавзолея и закопал…
— Молчать! Не смей…
— А вы послухайте, а не орите…
— И слухать не хочу…
— А куды подевались все те послевоенные инвалиды, что на каталках… по поездам?.. Вы ж сами рассказывали…
— В дома для инвалидов. Их там заботой обеспечили… Всем обеспечили…
— Ага, в дома для инвалидов. На Соловках… На других островах… На смерть повывозили…
— Брехня! Не сметь!
— Вы, батя, что слепец. — Виктор махнул рукой и жахнул одним глотком полстакана. — Не бачыте и бачыть не хотите. Вы бы хоть дядьку Захара порасспросили. Его в ту облаву случайно загребли, думали, что и он из уличных инвалидов. Вот он тех забот хлебнул полной мерой, пока семья до его доискалась…
— И он брешет…
— А ему-то зачем?.. Ну ладно — пусть так. — Виктор пошел в новый заход: — А заградотряды? Сами же говорили. Да ваша же пуля в груди — от тех сталинских молодцев… Молчите?.. Да не в одной армии мира такого не было… А мамкины родители — где? Их за что Сталин ваш погноил в лагере? За то, что они ему же поверили и не успели с-под немца убечь?..
— Зато Хрущ твой — прям ангел, — буркнул родитель и налил снова.
— Да и он — дрянь… И виноватый в том же, что и усатый ваш… Но он хоть попробовал стать человеком… И нам показал, что можно… Хотя…
Виктор помрачнел и обрывисто рассказывал притихшему отцу о работе на целине, о невиданном урожае и о том, как выращенный надрывом сил хлеб зарывали в овраги с глаз долой, потому что — бардак, дураки… ни амбаров, ни элеваторов, ни нормально оборудованного тока…
— Во-во, а Сталин навел бы…
— Это как? — Беседа снова перешла в регистр ора. — Порасстрелял бы всех?
— А бардак с дураками лепш?..
— Лепш. Лучше. Много лучше. Пусть лучше дураки, чем кровавый психопат и убийца, а ваш Сталин — именно психопат и убийца…
— Вон! Убирайся прочь!.. — Шидловский, будучи уже совсем не в себе, запустил опорожненной бутылкой в голову сына…
Рассвет старый Шидловский встречал, смоля на корточках у забора поселковой больницы, где его Виктора готовили к операции. Шидловский вспоминал всех известных ему от жены древних богов и пытался договориться с каждым из них по отдельности о благополучном излечении сына. Потом — то ли по собственной догадке о том, как их умаслить, то ли по какой подсказке свыше — скоренько вернулся домой, достал из чуланчика добротный портрет генералиссимуса, с которым ходил на ноябрьские и первомайские демонстрации, и разнес его в щепки. Уверяя себя, что теперь все будет хорошо, он заново вернулся на свой пост у больничной изгороди.
— Вы бы все-таки поаккуратней пьянствовали, — остановился возле него выходящий из больницы Баканов.
— Как он? — Шидловский вытянулся в смирно и кивнул головой на больничные окна.
— В этот раз пронесло.
— Спасибо, доктор. — Шидловский схватился трясти руку, спасшую его сына, а Баканов достаточно неприязненно вырывал свою руку из единственной, но цепкой благодарственной клешни обратно.
