Буквально на следующий день объявление на дверях хлебного магазина разъясняло моим землякам новый порядок покупки хлеба. Отныне хлеб продавался по спискам всех семей поселка из расчета одна буханка черного и полбатона белого на каждого человека. В поселке и окружающих его деревнях начался скотобой.
Хозяйки плакали, хозяева матерились, животные стонали молча, но Мешок, даже и затыкая уши, слышал эти смертные стоны. С того времени Мешок стал вегетарианцем. Само слово мы узнали много позже, а в те дни считали, что Мешок просто придуривается, но Клавдяванна здорово переполошилась, подозревая у внука какую-то неведомую и редкую болезнь. Не добившись результата привычным воспитательным набором из плача, проклятий и подзатыльников, бабка собрала узелок с закуской, прихватила бутылец самогона и поволокла Мешка к “дохтору” Насовскому, чтобы тот вправил мозги ее неслуху.
Насовский сначала отнекивался, разъясняя Клавдеванне, что он здесь совсем по другой части, но та развернула хустку с закуской, и перед этой скатертью-самобранкой доктор не устоял, тем более что специалиста по мозгам в нашей “полуклинике” все равно не было.
— Вы, дохтор, скажите этому паршивцу, что у меня на зиму только бульба с салом, — поучала Клавдяванна Насовского. — Иньшей еды у меня для него няма.
— Мне хватит и одной бульбы — без сала, — буркнул Мешок.
— Что же вы, молодой человек, бабушку огорчаете? — неестественно ласковым голосом промурчал Насовский, любовно разглядывая на свет стаканчик с самогоном. — Вам надо быть сильным… Единственный мужчина в доме… Мужиком надо быть… — Доктор заглотнул всю порцию единым махом и зажмурился. — А от бульбы без сала — какая сила? Один только крахмал. — Насовский сквозь выбитые самогонкой слезы шарил чем закусить — ухватил чищеную луковицу, хрустко откусил от нее, как от яблока, и тут же заойкал-заухал: — Ух, как ядрёно — слез не напасешься… — Он нашарил графин с водой, хлебнул из горлышка и отдышался, а потом достал большучий носовой платок, утерся им, ухло прочистил горло и следом — огромный свой нос и совсем пришел в себя…
— Так о чем мы, молодой человек? — Доктор разминал папироску, а Клавдяванна наново наполняла его стаканчик. — Ах да, бульба, крахмал… Поверьте мне: от крахмала только воротнички стоят…
— Какие воротнички, дохтор? — Клавдяванна зорко следила за ходом лечения. — Скажите этому обалдую, чтоб не кочевряжился и ел что дают. Насовский затравленно посмотрел на Клавдюванну и потянулся к стаканчику. Ему еще не приходилось вести врачебный прием в таких неблагоприятных условиях под диктовку решительной старушенции, а Мешок, уловив этот полувиноватый взгляд, неожиданно решился откровенно все объяснить.
— Их нельзя есть… они такие же, как мы… они плачут от боли… и от страха… только говорить не могут… молча плачут… я слышу… они все понимают… не словами, но понимают… и плачут молча… бессловесные — так и есть их?.. Бабка рассказывала, что я до трех лет тоже не говорил… молча жил… так что — меня тоже?.. А годовалые дети совсем не говорят… тоже бессловесные… никакой разницы: годовалый дитё или молочный порося…
Насовский внимательно рассматривал Мешка, потом хмыкнул, хлопнул стаканчик, крякнул, взял подсуеченный Клавдеванной лапоток свежезажаренной свиной печенки, понюхал, опять глянул на Мешка — и отложил в сторону…
— Не волнуйтесь — ваш внук совершенно здоров. Пусть ест что хочет. Граф Толстой тоже не ел мяса и замечательно себя чувствовал — даже стал великим писателем…
— Графьям можно с разными причудами… У графьев мармелады с марципанами — небось голодными не останутся, а у меня только бульба с салом…
Клавдяванна с ворчем затыкала бумажной пробкой недопитый самогон и собирала оставшуюся снедь. Потом махнула рукой, выпростала из-под закуски свой платок и пошла прочь, подпинывая вперед себя Мешка, чтоб не мешкал. Она хотела сказать доктору про то, что евоному народу на сало дан полный запрет и потому он с зависти готов отказать в сале и ее внуку, но вспомнила докторовы слова про графа и промолчала. Вся эта загадочная история про графа, который был так похож на ее Мишку, несколько дней подряд не давала ей покоя. Клавдяванна не поленилась и пошла в поселковую библиотеку, чтобы у библиотекаря Шуры все обстоятельно порасспросить про графа Толстого.
