Подхватив клетку с Янги, он резко развернулся и, едва сдерживаясь, чтобы не оглянуться, направился к ступенькам вагона. Сердце что-то громко вопило и пыталось выпрыгнуть из груди от нахлынувшей внезапно тоски, но он мысленно приказал ему заткнуться и биться ровно. Странно, но оно так и не послушалось своего хозяина.
И все-таки парнишка не выдержал. Правда, уже находясь в вагоне. Пока шел по коридору, отыскивая совершенно пустое купе, он посмотрел украдкой через окно на перрон. Мерида и Хаш стояли на тех же самых местах. Князь нервно теребил свою перчатку и что-то с жаром говорил девушке, стоя чуть позади нее и слегка наклонившись вперед. Прическа у сестры уже потеряла недавнюю буйную лохматость. Теперь она превратилась в совсем обычную, как и у большинства женщин на перроне. И непонятно, почему у Мэри на щеках блестели капли дождя, ведь над перроном был навес, от непогоды и защищавший…
Совершенно пустое купе нашлось почти в самом хвосте вагона, предпоследнее. В остальных уже вовсю размещались ученики, почему-то в основном первокурсники, хотя и не всегда. Видимо старшеклассники предпочитали ехать ближе к голове поезда. Может быть, традиция у них тут такая? И вообще хорошо, что отыскалось хоть одно пустое купе. По правде говоря, парнишка сейчас никого не хотел видеть, не хотел ни с кем общаться, отвечать на вопросы и так далее. А уж самому что-то спрашивать, так об этом не могло быть и речи.
Клетку с Янги, который был перед отъездом тоже накормлен наравне со всеми, Гоша поставил на верхнюю полку для багажа. Птица посмотрела на него таким пронзительным взглядом, словно прекрасно понимала его нынешнее состояние. А потом соколенок пощелкал клювом и что-то проклекотал, словно подбадривал его.
— Спасибо, Янги, — ответил Каджи, хотя ему от этого стало только еще тоскливее. — Вот приедем в школу, и там ты будешь летать, когда захочешь, а не сидеть взаперти в клетке. Мэри сказала, что у вас там даже своя башня есть — «Птичий Угол». Только ты уж, друг, постарайся чужих птиц не обижать. Договорились?
Птица, внимательно его слушавшая, кивнула головой, и мальчишка обалдел от неожиданности.
— Так ты меня понимаешь? — через минуту смог он выдавить из себя.
И соколенок вновь важно кивнул.
— Блин, во дела, — Каджи скинул с плеч рюкзачок. — Хотя чему я удивляюсь? Забыл, где нахожусь…
Он расстегнул рюкзачок и заглянул внутрь. Барни и на самом деле самозабвенно похрапывал там, и парнишка пожалел, что не может с ним сейчас пообщаться. Вот уж кто наверняка смог бы его развеселить. Но будить друга не стал. Раз уж тот и на самом деле не выспался, то пускай дрыхнет, сколько ему влезет.
Рюкзак отправился на ту же полку, рядом с клеткой Янги. А Гоша сел на мягкое удобное сиденье и уткнулся в окно. По его стеклу медленно сползали капли дождя. Навес закрывал только перрон. И были они похожи на слезы. Настроение стало совсем тоскливым, и мальчик с нетерпением ждал, когда же поезд тронется в путь. Может быть, тогда ему полегчает? Хоть какое-то развлечение: наблюдать, как мимо проносятся километры пути, меняется пейзаж за окном, а он, Гоша Каджи, становится все ближе и ближе к Хилкровсу.
Вот только тут ему опять стало страшно. А вдруг его не признает своим ни один из факультетов, и тогда с позором придется отправляться обратно? А через некоторое время в школу вернется Мэри, станет его искать, а сестре скажут, что, такие, как Гоша Каджи, здесь не требуются. Ей-то, каково будет выслушивать этакие новости? Слезы сами собой навернулись на глаза, и парнишка еле-еле сдержался, чтобы они так там и остались.
Поезд дернулся всем телом — раз, другой — и покатил вперед, постепенно набирая скорость. И тут же дверь в купе шумно распахнулась. Кто-то вошел, взахлеб смеясь тонким девчоночьим голосом. Нет, даже двумя, но очень похожими. Каджи даже не оторвался от окна, только с сожалением подумал что, когда самому тошно до чертиков, а рядом веселятся во всю, то от этого становится намного хуже. Словно ты мешаешь всем своей угрюмостью. Вот только уйти некуда.
Ему бросили коротко и беззаботно: «Здрасьте». Другой голос, чуть серьезнее, добавил: «Наше вашим». И послышался шум раскладываемых по полкам различных предметов, шуршание пакетов. Парнишка надеялся, что этот шум и заглушит, его не ответ. Не расслышали, мол, ну и по барабану. А Гоше вообще, ну совсем, не хотелось общаться. И еще мальчишка боялся к тому же, что по его дрожащему голосу сразу станет понятно, что он готов вот-вот заплакать. И от стекла отвернуться не мог. Стеклу-то, ему уж точно все равно, по нему, вон, уже давно слезы текут. А у Каджи они только еще накапливаются.
