На небе занялась чуть приметная заря. Она то посвечивала ярче, то вовсе угасала. Похоже, что восход, но вроде бы рано… Не пожар ли?.. Еким поднялся. Нет, в самом деле скоро быть утру, вон затаенным под золою жаром заалели облака.
— Так и не заснул? — спросил Гладков, поеживаясь, натянул на плечи кафтан. — А я за вас поручился…
Он взглянул на Екима, набил трубку, побрасывая на ладонях уголек, жадно закурил.
Еким тоже вынул из кисета маленькую солдатскую носогрейку.
— А что ж делать, господин надворный советник?
— Искать! Искать! — Гладков вскочил, выбил трубку о каблук. — Сколько лет верили, а теперь сдавать! Не позволю!
Поиски продолжались. День за днем земля не сдавалась, накрепко спрятала золотые и серебряные клады. Однако рудознатцы были хоть немного вознаграждены: Гладков обнаружил богатые месторождения железной руды.
— Вот оно — главное! — радовался он. — Дорогая находка.
Рудокопы кричали «ура», рассчитывая, что за это к награде добавится еще одна чарка.
Наконец надворный советник вынужден был скомандовать возвращение. В лесу сразу потемнело, из низин потянуло запахом гниения. Еким и Данила шли медленно, словно к ногам были прикручены многопудовые ядра. Гладков, тоже не торопясь, шагал впереди, все еще пристально вглядываясь в землю. Возле самого Кизела он нашел серный колчедан и шифер.
— Ну и богата же наша земля, — приговаривал надворный советник. — Ведь диво дивное — на каждом шагу сокровища!
Но клада, который помог бы побратимам разрезать солдатские лямки, возвратиться домой, к семьям, так и не оказалось. Полоненные горькими предчувствиями, рудознатцы вышли из лесу и по склону горы направились к рабочему поселку. Зелено-черная стена сомкнулась за спиной, бесповоротно отсекая их от надежды.
1
Еще издали в ноздри бил едучий запах гари. Над заводом стаей метались вороны, истошно орали. Первый же встречный мужик в страхе сообщил:
— Тати ночью красного петуха пустили. Особняк-то и заводское управление до тлов погорели. Сказывают, Еремка Демин орудовал, что в бегах скрывается. Гиль-то в одном исподнем выскочил. — Мужик оглянулся. — Мы полегоньку подпихивали его к огню, да не захотел. Приказчики-то ему лошадей, он в телегу и в чем был — в Чермоз. Сейчас солдатики нагрянули, допрос ведут… Ой, что-то будет?
Он поглядел на небо, быстренько покрестился и вдруг, подмигнув Екиму, быстро побежал в гору к лесу.
Рудознатцы подходили к дымящимся развалинам. Огня уже давно не было: насытясь, он угас; но душный чад все еще курился над головнями, струился из черного провала, уходящего глубоко под землю. В чудом уцелевшей ипановской избе вел допрос капитан, старый служака, повышенный в чинах за темные и мокрые делишки. Солдаты в грязных треуголках и засаленных париках караулили дверь, толпились перед избою.
— Ну, как золотишко-серебришко? — спросил капитан, когда рудознатцы вошли в избу. — Плывет в руки?
— Благодаря стараниям сих гвардейцев, — чуть повысив голос, ответил Гладков, — обнаружены в Кизеловских дачах весьма полезные отечеству богатства.
Ипанов сидел тут же, глаза его были красны, борода свалялась, щека дергалась. При последних словах Гладкова он приподнялся, с надеждою глянул на советника. Тот покачал головой.
— А я, господин надворный советник, — четко произнес капитан, — получил из Санкт-Петербурга приказ, который гласит: ежели унтер-офицер Преображенского полка Данила Иванцов и фурлейт того же полка Еким Меркушев не обнаружат указанного ими же золота и серебра, почитать их обманщиками государя и под надежной охраной отправить в Пермь для подробного допроса. — Капитан протянул Гладкову бумагу.
Еким побледнел, кинулся к дверям, но солдаты преградили путь, набросили на руки веревки. Данилу тоже связали. Ипанов задохнулся, выбежал из избы. Гладков шагнул к капитану, заикаясь от волнения, сказал:
— Я протестую!
Капитан спокойно спрятал приказ, серые глаза его неожиданно поголубели:
— Не советую, господин… надворный советник. У нас имеются сведения, что унтер-офицер и фурлейт подбивали мужиков к бунту. В наше время заступаться за бунтовщиков все равно что добровольно принять яд. В Перми, если угодно, во всем разберутся.
