1
Моисей распрямил гудящую спину, огляделся. Слева, будто сдавливая пересыльных, двигались косматые невысокие горы. Река Кизел петляла около них и здесь выходила в продолговатую долину, пригодную для разлива. На взгорье виднелись двухэтажный многооконный особняк самого хозяина, деревянный с каменным низом, службы, избенки деревни. Вверху плыли пухлые равнодушные облака, закручивались в барашки, медленным стадом уходили за макушки леса. Моисей приподнял руки, взмахнул ими, будто собираясь в полет. Но не были руки крыльями, не могли унести его в вышину и потом опустить на лесные травы, подальше от этого каторжного проема. Оставалось одно — покрепче законопатить рвущуюся на волю душу и копать, копать эту неподатливую, чужую землю, вместе с артельщиками подтаскивать на горбу бревна, строить жилье. А не домовину ли себе строить?
— Ну, ты, черномазый, пошевеливайся, — толкнул его в спину приказчик Дрынов.
Был он высок, костляв, на плоском щербатом лице его двумя Мутными каплями застыли глаза, обшлаг левого рукава был привязан к поясу, а в правой руке, как в клешне, зажата гибкая плетка.
— Семейным-то сразу бы избы ладить, — рассудительно сказал Еким.
Дрынов нехотя обернулся к нему, прострелил глазами, усмехнулся: — Может, хоромы?
— Можно и хоромы, — сказал Васька, встряхнув огненной головой.
Глаза их встретились, и Моисей вздрогнул. Была в тех и других смертельная угроза. Будто вытянули из ножен клинки и пригрозили друг другу вечной враждой. Еким глубоко вздохнул, отпнул плоский камень, подвернувшийся под ногу. Данила глубоко всадил в бревно топор. Смоляная, пахнущая уксусом щепа полетела Моисею под ноги.
— Вот так-то лучше, — сказал Дрынов Ваське и по-хозяйски зашагал к соседней артели.
— Обживемся ли здесь? — приохнул кривоногий мужичонка, растирая в пальцах подзолистую землю. — Приветит ли?
— Гляди, Моисей, — подозвал Данила. — Камень какой.
Моисей покачал головою, все еще думая о своем, нагнулся, глаза его повлажнели.
— Песчаник с кварцем. Вот на него бы казарменные стены класть: гнилья не будет.
— Сделаем, — обрадовался Данила. — А ну, мужики, руби камень!
Федор покосился на указчика недобрым черным глазом, бросил топор.
— Не можешь? — Еремка яростно засопел, сжал кулаки. — Гляди! — Он ткнул рукою в сторону баб и ребятишек. Там дымили костры, плакали несмышленыши, слышалась хлесткая бабья брань. — Гнусу на съеденье оставим?
Незаметно подошел степенный, с окладистой русой бородою человек в добром кафтане, в сапогах. Он, видно, хотел начать разговор, но никто из мужиков не обернулся. Человек поклонился и ласково сказал:
— Бог на помощь.
— Ежели ты бог, то бери топор, — нагловато прищурился Васька.
— Все бы зараз взял, да рук не хватит, — незлобиво ответил незнакомец.
— А кто ты таков?
— Если по всей форме, то Яков Ипанов, сын Дмитрия.
— Важно, — повел плечами Васька.
— Погоди, — одернул его Моисей, — к чему человека травишь?
— Давно я, парень, поглядываю на тебя. — Ипанов поутюжил бороду. — Вижу, землю любишь и знаешь…
— Он добрый рудознатец, — сказал Данила.
— Звать-то Моисеем, значит? Ну, Моисей, вот здесь построим плотину, пустим домницу, горны, кричные молота… Руды нам занадобится много. Будем разыскивать. Пока добываем ее только на Троицкой да Осамской горах. Это отсюда верстах в пятидесяти к востоку будет… Ладно, трудяги, делайте казармы. Перезимуем, а там, даст бог, может, хозяин и избушки дозволит рубить.
— Ты приказчик вроде, а не похож, — заметил Васька.
— Какой я приказчик. Крепостной, как и вы.
Мужики недоверчиво переглянулись.
— Крепостной, — повторил Ипанов глухо. — Купил меня Лазарев у Строганова за рекрутскую квитанцию. А потому как я горное дело знаю и заводы строить самоуком дошел, повелел он мне главным над строительством быть. Коли б не он, тянул бы я солдатскую лямку… А семья у меня большущая.
