— Я пришел поблагодарить вас, — пояснил Майкл. — И не хотел доставлять хлопоты.
— Ну, какие же тут хлопоты!
Сантэн по-прежнему не смела взглянуть ему в глаза.
— Без вашей помощи я бы сгорел.
— Нет! — ответила Сантэн с ненужной горячностью.
Мысль о смерти этого удивительного человека была совершенно неприемлема.
Теперь она, наконец, снова посмотрела ему в лицо, и ей показалось, что сквозь отверстия в лице видно летнее небо: такими голубыми были его глаза.
— Сантэн, у нас много дел.
Голос Анны звучал резко.
— Позвольте помочь. — Майкл энергично вскочил. — Меня привязали к земле. Запретили полеты.
Анна посмотрела на него с сомнением. Граф пожал плечами.
— Нам пригодилась бы еще одна пара рук.
— Всего лишь проявление благодарности! — настаивал Майкл.
— Но ваш великолепный мундир!..
Анна в поисках поводов для отказа взглянула на сверкающие сапоги Майкла.
— У нас есть резиновые сапоги и комбинезоны, — быстро вмешалась Сантэн, и Анна бессильно развела руками.
Когда Майкл, рослый, стройный, спускался в погреб, чтобы помочь графу вычистить стойла, Сантэн показалось, что даже синяя хлопчатобумажная саржа, или деним, как все ее называли, и черные резиновые сапоги смотрятся на нем элегантно.
Остаток утра Сантэн и Анна провели в огороде, готовя почву для весенних посадок.
Всякий раз как Сантэн находила малейший предлог, она спускалась в погреб, останавливалась там, где работал Майкл, и между ними завязывался отрывистый смущенный разговор. Потом на лестнице показывалась Анна:
— Да где эта девочка? Сантэн! Ты что это там?
Как будто не понимала!
Вчетвером они поели на кухне: омлет с луком и трюфелями, сыр, хлеб из непросеянной муки и бутылка красного вина. (Сантэн смягчилась, но не настолько, чтобы отдать ключ от погреба отцу. Бутылку она принесла сама.)
Вино подняло настроение, даже Анна выпила стакан и позволила то же самое Сантэн, и разговор оживился, потек свободно, изредка прерываясь взрывами смеха.
— Капитан, — граф наконец с расчетливым блеском в единственном глазу обернулся к Майклу, — чем вы и ваши близкие занимаетесь в Африке?
— Мы фермеры, — ответил Майкл.
— Арендаторы? — осторожно спросил граф.
— Нет, нет, — рассмеялся Майкл. — Мы обрабатываем собственную землю.
— Землевладельцы? — Тон графа изменился: всему свету известно, что единственное подлинное богатство — это земля. — И велико ли ваше родовое поместье?
— Ну… — Майкл слегка растерялся, — довольно большое. Понимаете, это семейное владение, оно принадлежит моим дяде и отцу…
— Вашему дяде-генералу? — продолжал выспрашивать граф.
— Да, дяде Шону…
— Сто гектаров? — не унимался граф.
— Несколько больше.
Майкл ерзал на скамье и мял в пальцах кусочек хлеба.
— Двести?
Граф смотрел с таким ожиданием, что Майкл не мог больше уклоняться от ответа.
— В целом, если считать плантации, скотоводческие ранчо, а также землю, которой мы владеем на севере, получится около сорока тысяч гектаров.
— Сорок тысяч? — Граф уставился на Майкла, потом повторил вопрос по-английски, чтобы не было недоразумений: — Сорок тысяч?
Майкл неловко кивнул. В последнее время он стал стесняться размера владений своей семьи.
— Сорок тысяч гектаров! — почтительно выдохнул граф. — У вас, конечно, много братьев?
Майкл покачал головой.
— Нет, к сожалению, я единственный сын.
— Ха! — воскликнул граф с явным облегчением. — Ну, не расстраивайтесь!
И по-отцовски потрепал Майкла по руке. Потом посмотрел на дочь и впервые заметил, с каким выражением та глядит на летчика.
«И правильно делает, — довольно подумал он. — Сорок тысяч акров, единственный сын! Моя дочь француженка, она прекрасно сознает, чего стоят су и франк, знает лучше его самого. — Он любовно улыбнулся ей через стол. — Во многом еще ребенок, но в других отношениях умная молодая француженка».
С тех пор как управляющий графа сбежал в Париж, оставив счета и документы имения в полном беспорядке, казну взяла в свои руки Сантэн. Граф не беспокоился о деньгах: для него истинной ценностью всегда оставалась только земля, а его дочь оказалась очень умна. Она даже пересчитала бутылки в погребе и окорока в коптильне. Граф отпил вина и с радостью подумал: «После этой бойни будет так мало пригодных молодых людей… а тут сорок тысяч гектаров!»
