Я бродил по цеху, присматриваясь к темным силуэтам станков, на которых режут цинковые листы, затем сгибают их, придавая форму гроба, и запаивают щели. Оборонный заказ. Увы, война требует не только производства техники и снарядов. Ей нужны и цинковые гробы — жуткий символ войн, катастроф, трагедий, где люди гибнут массово и очень далеко от того места, где будут захоронены.
Я подошел к грузовику, откинул брезентовый полог, заглянул в кузов. Полумрак не помешал мне увидеть несколько готовых гробов, накрытых крышками, аккуратно сложенных на полу-кузова. Страшно, подумал я. Люди еще живы, еще несут службу, сидят в окопах на границе, ходят на патрулирование, а тара для них уже приготовлена. И где-то, когда-то пути их пересекутся, и судьба уже навеки станет единой.
«Тара», мысленно повторил я, как бы прислушиваясь к звучанию этого слова. Кощунственно так думать, если речь идет о погибших. Но точнее определения не подберешь, пока эти ящики, горьковато пахнущие металлом, лежат в кузове грузовой машины.
Я вернулся к нише, рядом с которой безмолвно сидел Гурьев. Удобно, черт возьми, думал я, опускаясь рядом с нишей на корточки. Удобно, остроумно и безопасно.
Оттащил в сторону подготовленный к загрузке гроб и увидел необходимые инструменты: паяльную лампу, большой, похожий на молоток, паяльник, банку с маслянистой жидкостью, возможно, соляной кислотой, моток припоя.
— Фантазия человека безгранична, — сказал я Гурьеву, рассматривая паяльник. — Вариантов масса. Это все равно, что игра двух королей на пустом шахматном поле. Можно загонять своего противника в угол до усрачки. А он будет придумывать новые ходы и избегать нападения… Какое сегодня число? Уже двадцать второе, среда. Среда, вы слышите? А «Черный тюльпан» вылетает из Душанбе по четвергам. Значит, завтра.
— О чем вы? — не понял Гурьев.
— О том, что мафия бессмертна, дорогой Анатолий Александрович! Я нашел последнее звено, и цепочка замкнулась. Но легче от этого мне не стало. Голову распирает осознание, если хотите, чудовищного цинизма, вселенской подлости и низости… А впрочем, все разговоры о морали ныне смешны и бессмысленны.
— Вы так считаете?
— Я в этом уверен… Вы видите этот самосвал с гробами, будь он неладен? На нем мы пробьем себе путь к свободе. Надо только протаранить двое ворот — что может быть проще?
Я снова подошел к грузовику, взялся за ручку двери, и она, к счастью, поддалась, дверь раскрылась. Но встать на подножку я не успел.
— Стоять! — услышал я за своей спиной голос Гурьева и почувствовал, как к затылку прикоснулся холодный ствол. — Руки вверх!
Это было настолько неожиданно, что я даже не подумал о том, что такие команды лучше выполнять беспрекословно, хотел было повернуться, как ствол еще сильнее вжался мне в затылок. Щелкнул затвор.
— Не делайте глупостей, Кирилл, — предупредил Гурьев. — Иначе мне придется выстрелить. Снимите с плеча автомат и положите его на землю. Живо!
— Вот тебе раз! — недоуменно произнес я, опуская оружие к своим ногам. — Послушайте, Анатолий Александрович, а может быть, вы переутомились? Вы меня ни с кем не путаете?
Я услышал, как он подобрал автомат и закинул его себе на плечо.
— Повернитесь! Опустите руки!
Нет, Гурьев не был похож на человека, внезапно потерявшего рассудок. Он, держа пистолет в вытянутой руке и направив его мне в грудь, смотрел спокойным и совершенно ясным взглядом.
— Никуда мы не поедем, — сказал он.
— Разве вы решили остаться?
— Не только я. И вы останетесь.
— Нет-нет, благодарю. Но мне здесь больше нечего делать.
— На кого вы работаете?
— На Фемиду, Анатолий Александрович, на нее, родимую.
— Перестаньте паясничать. Сейчас я вызову охранку, и они легко вытянут из вас правду.
— Почему вы решили, что я говорю неправду?
— Я вам не верю, — помолчав, ответил Гурьев. — Но в любом случае вы — мой враг.
— Кажется, до недавнего времени мы с вами были союзниками.
— Это вам так казалось. Я просто контролировал ваши действия.
— Так вы вовсе не собирались бежать со мной? — искренне удивился я.
— Бежать? — усмехнулся Гурьев. — Куда?.. Сядьте. Отдохнем. Теперь уже некуда торопиться.
