— Об этом вам надо было спросить у того, с кем вы подписывали договор, — ответил я.
— Да я все понимаю, — отмахнулся Гурьев. — Но когда все делается в страшной спешке… Или вот еще, послушайте: «Специалист не вправе прерывать контракт по своему усмотрению, равно как и покидать пределы рабочей территории без ведома администрации, вести какую-либо переписку или иными способами связываться с лицами, не имеющими отношения к настоящему договору». Что это? — с нотками возмущения спросил — он, будто именно я заставил его подписаться под этими словами. — Это же концлагерь какой-то! И мы еще смеем утверждать, что живем в демократическом обществе.
— А чего вы возмущаетесь? — пожал я плечами. — Вас разве насильно заставили подписать это?
Гурьев вздохнул и спрятал листы в папку.
— Да, вы правы. Но когда штат института сокращают ровно втрое и тебя, как одряхлевшую собаку, выставляют за порог, подпишешь что угодно.
Во мне шевельнулось слабое любопытство.
— А кто вы по специальности?
— Химик! — Гурьев зачем-то развел руками. — Бывший сотрудник института фармакологии при министерстве здравоохранения. А теперь, значит, лечу неизвестно куда, неизвестно зачем, и одному богу известно, чем я буду заниматься. Жадность наказуема! — добавил он философски. — И в истинности этих слов мне, кажется, придется убедиться очень скоро.
— Вам пообещали хороший заработок?
— Хороший? — Он как-то странно посмотрел на меня. — Хороший заработок я имел в институте. А тут, — он постучат ладонью по папке, — мне предложили просто фантастические деньги! — Гурьев ближе придвинулся ко мне и негромко сказал: — Пять тысяч долларов. В месяц. Плюс бесплатное питание и проживание.
И выжидающе посмотрел на меня.
— Ну что ж, вам можно только позавидовать.
— Да бросьте вы! — махнул Гурьев рукой. — Вы искренне верите, что мне заплатят такие деньги?
— Смотря чем вы будете заниматься.
— Да в том-то и дело, что я не знаю, чем буду заниматься.
Я искренне удивился.
— Даже приблизительно не знаете? Рыть котлованы или продавать бижутерию?
— Насчет бижутерии вы, конечно, утрируете, — усмехнулся он. — Работать я буду по специальности. Как-никак, а двенадцать лет руководил кафедрой.
— Значит, вы будете работать на медицину.
— Возможно, возможно, — пробормотал он. — Но такие деньги! Конечно, я подмахнул договор, особенно не вчитываясь в него. За пять тысяч долларов можно и за колючей проволокой поработать, правда? — Он рассмеялся, промокнул платком лоб.
— А организация, с которой вы подписали договор, — это что же, какое-нибудь государственное учреждение или фирма?
Гурьев отрицательно покачал головой.
— Что вы, голубчик! Какое госучреждение в наши времена отвалит вам такую зарплату? Это какая-то малоизвестная коммерческая фирма.
— И она специализируется на производстве лекарств?
— Полагаю, что да, — кивнул Гурьев.
— На территории Таджикистана?
— Выходит, что так, раз меня отправили туда.
Самолет лег на правое крыло, и солнечный свет ослепил нас. Пошатываясь, через сумки и коробки переступал краснолицый солдат. Он искал в огромной утробе грузового «Ила» туалет и никак не мог его найти. Дружки, похохатывая, указывали ему то на рампу, то на входную дверь, то на пилотскую кабину.
Гурьев, полагая, что исчерпал тему разговора, стал запихивать папку с договором в сумку, но я тронул его за руку.
— Вы позволите мне почитать?
Гурьев кивнул, охотно вытащил папку и протянул ее мне. Я развязал тесемки, вытащил лист договора, отпечатанного на принтере. Вверху слева — логотип в виде пальмы, ветвь которой закручивается буквой «Р». От нее на всю страницу вытягиваются слова, дрожащие, как в знойном воздухе: «Российско-перуанский коммерческий союз „Гринперос“».
Я посмотрел вторую страницу. Внизу — печать. В ее середине — все та же пальма, по окружности — надписи на русском и испанском. Еще ниже фамилия генерального директора, Луиса Маркеса, и размашистая подпись.
— Вы один летите? — спросил я, еще раз просматривая бланки договора.
— Вообще-то нас было трое, кто вместе со мной подрядился на эту работу, но те парни летят через два дня гражданским бортом, а мне удалось сесть на военный.
