Одно обстоятельство всегда вызывало у меня чувство истинного удовлетворения. В душе я постоянно повторял то, что вслух высказывал в 1974 году: я готов был поклясться в том, что если гвардейцы убьют меня, изрешетив пулями все лицо, то я лишь перестану улыбаться после смерти. Я отчетливо понимал, что в то время причинил уже столько вреда гвардейцам, что смерть моя была бы для них слишком малой платой за тот ущерб, который я нанес им.
Когда я собирался уходить в горы, то шел туда полный решимости, нисколько не колеблясь и не раздумывая. Когда я уходил, я твердо знал, что за мной стоит Сандинистский фронт, да, именно он. Знал я также, что в горы уйду не один… На моей стороне было все студенчество, и, скажу об этом без ложной скромности, вдохнул в своих друзей боевой дух именно я.
Позднее студенческое движение распространилось на все департаменты. Здесь уместно упомянуть и студентов, которых мы приняли в нашу организацию в Леоне. Эти студенты у себя в департаментах начали проводить работу, подобную той, какую мы вели в кварталах; эти студенты были нашими первыми связными, и именно их направил СФНО для работы в различные департаменты.
В горы я пошел, абсолютно уверенный в том, что живым не вернусь, но принесу людям победу…
В 1972 или 1973 году, точно не помню, стали проводиться первые народные манифестации. Раньше в демонстрациях участвовали лишь студенты, а другие жители оставались пассивными. Но вот однажды мы организовали демонстрацию — сейчас точно не скажу, кто в ней участвовал, но, помнится, были там и студенты, и некоторые жители Субтиавы. Людей, участвовавших в этой демонстрации, нам удалось даже организовать в комитеты. Эта демонстрация своим размахом, как и все аналогичные выступления народа, просто потрясла многих.
Мы узнали историю жизни индейцев из Субтиавы и использовали полученные знания в работе. Мы стремились воскресить в памяти индейцев борьбу их предков в далекие времена под руководством касика Адиака, рассказывали им, как индейцев заставляли покидать свои земли, как жестоко с ними обращались, как либералы и консерваторы захватывали их земли, как восстал их вождь Адиак… Затем мы стали объяснять им, что буржуазия их поработила, а Сандино и его товарищи выступили против буржуазии… Тогда жители Субтиавы и решили выйти на демонстрацию. Зазвучали барабаны. Люди собирались со всего квартала, и в руках у них были барабаны. За рядами индейцев шли сандинисты и громко скандировали: «На площади в семь вечера!» Таким образом жителей извещали о том, где и когда состоится митинг.
Когда смотришь, как идут жители Субтиавы, прислушиваешься к ритму барабанов, видишь застывшие лица индейцев, их жесткие волосы, лица почти без улыбки, серьезные, но не грустные и не печальные, а решительные, с едва сдерживаемой яростью и гневом, начинаешь замечать, что есть какое-то единство, что-то удивительно общее между звуками барабанов, их ритмом и выражением лиц… Гортанными голосами индейцы выкрикивали лозунги, поражавшие своей простотой и непосредственностью. Один индеец вопрошал: «По какому пути мы идем?» И все отвечали, с серьезными лицами глядя вперед: «По пути, указанному нам Сандино!» Фраза эта, произносимая суровым тоном, внушала уважение, и сразу становилось ясно, что сознание индейца пробуждается, когда он обращается к личности Сандино, вспоминая при этом свою собственную историю, и в его мятежном сознании укрепляется мысль о необходимости борьбы с эксплуататорами. Так вот, когда видишь таких индейцев, движущихся сплошной массой, сразу представляешь себе, что это демонстрация не только жителей Субтиавы, но и всех индейцев Латинской Америки. Вот идут боливийские, перуанские, чилийские индейцы — это люди, чья жизнь навсегда связана с медью, оловом, каучуком… В тот момент я отчетливо представлял себе, что звуки их шагов не только раздавались на улице Реаль, но и разносились по всему Латиноамериканскому континенту, эхом отдаваясь в горных отрогах Анд. Они двигались по пути, проложенному историей, решительным и твердым шагом шли к своему будущему…
