– Ты прекрасно знаешь, что меня выдерживает только это кресло.
Она указала пальцем на кресло, но на нем сидела я и вставать не собиралась.
– Это просто блажь. Эти два дивана тебя тоже прекрасно выдерживают.
– Но я люблю сидеть только в кресле, а ты мне его сегодня специально не уступаешь только потому, что мы решили выдать нашу Нэнси замуж за одного из Корриганов, – сообщила сестра.
– Что ты, дорогая, моя месть будет гораздо более жестокой. Тем более что она не только ваша Нэнси, она еще и моя.
Роза не стала ничего отвечать, так как для нее еще не была исчерпана тема с креслом и переходить на другую тему было для нее слишком сложно. Таким глубоко последовательным человеком она была.
Чтобы не расстраивать ее окончательно, мне пришлось встать и уступить кресло сестре. А то она так и будет стоять целый день у входной двери и зеленеть от злости.
После того, как она радостно добилась кресла, Роза демонстративно обратила внимание на кофейник. Все понимая, я стала делать кофе, как она любит, с сахаром и сливками.
– Ну что, – сказала тем временем моя сестра, – как твои дела, как каникулы, не скучаешь ли ты без своих благодарных учеников?
Я рот раскрыла от ее наглости.
– Ты разговор не переводи и от темы не уклоняйся, – сказала я.
– А я и не перевожу разговор.
– Вот и не переводи.
– Вот и не перевожу.
– Что вы там с Нэнси собираетесь сделать?
– Ах, с Нэнси, ах вот ты о чем, – прикинулась дурочкой сестра.
– Я тебя слушаю.
– А тебя что, собственно, в этой истории больше всего не устраивает? То, что мы ее выдаем замуж вообще? Или то, что мы выдаем ее замуж за одного из Корриганов?
– Этот Страшила Корриган наш с тобой ровесник, – в сердцах сказала я.
– Какой страшила, – не поняла сестра, – это ты про Билла? Ну что ты, ему лет сорок, не больше, а кто тебе сказал, что он страшила? Нэнси? Ха-ха-ха! Не слушай ее, она, как всегда, все преувеличивает.
Кофе уже готов, но я и не думаю подавать его сестре. Тогда она, немного подождав, привстала сама, налила его в маленькую чашечку, а затем опять села, поднесла чашку с кофе ко рту и блаженно отпила глоток.
– Зря ты так нервно ко всему относишься, – сказала она, – на самом деле мы с Вилли очень долго обо всем думали. Мы думали, думали и обоюдно пришли к выводу, что мы не хотим, чтобы наша родная и любимая дочь повторила судьбу одной несчастной, одинокой и небезызвестной нам женщины.
И нагло уставилась на меня. Далеко ходить не надо.
– То есть мою судьбу? – спокойно уточнила я.
– Это не я сказала.
– Вы со своим луковицей Вилли лучше бы поменьше о чем-то думали. Поверьте, от этого вашим близким людям жилось бы гораздо легче.
– Ты моего Вилли луковицей больше, пожалуйста, не называй. Он мне муж все-таки, а не неизвестно кто.
– Ты же сама его всю жизнь луковицей зовешь, – удивилась я.
– Раньше звала, а теперь не буду.
– Что так?
– Все-таки столько лет совместной жизни, – сказала сестра, глядя в потолок.
– Пора бы начать уважать собственного мужа?
– Я его всегда уважала, с самого начала.
– Ага, – кивнула я, – и называла всю жизнь луковицей.
– Ладно, хватит о луковицах.
– Хорошо, – согласилась я, – давай тогда поговорим о Страшиле Билле.
– За ним Нэнси будет как за каменной стеной, – набросилась на меня сестра, – и не такой уж он страшила.
– Ты это Нэнси попробуй доказать, а не мне.
– Нэнси – умная девушка. Она поймет, что из двух бед лучше выбрать меньшую.
– Но наша жизнь – не беда, и с ней не нужно бороться.
– Тебе с твоей философией легко об этом говорить, – перебила меня сестра, – ты всю жизнь жила в мире своей драгоценной литературы, а также в мире фантазий и иллюзий.
А мы – люди простые, нам нужна реальная почва под ногами, и те же пресловутые приземленные Корриганы нам для этого вполне подойдут. Они – то, что нам нужно.
– Это нужно вам, тебе и твоей луковице, а Нэнси – девушка особенная, она из другого материала создана, она погибнет без любви.
– Из какого такого она материала создана, если мы – ее родители, – удивилась сестра, – и мы ее с моим луковицей и создали, тьфу, то есть с моим дорогим мужем Вилли.
Я еле удержалась от смеха. Сестра тоже чуть не лопалась от хохота, но ей нужно было держать себя в руках, потому что она пришла сюда бороться со мной, а не хихикать тут.
