Наконец, начав уже думать, что байк состоит в заговоре против меня, я, на бешеной скорости повернув за угол, въезжаю в дохлую собаку. Колеса останавливаются, байк издает хриплый кашель, и я вместе с ним взлетаю в воздух. Он делает несколько оборотов в воздухе, разносит вдребезги декоративную металлическую решетку и окно магазина и влетает внутрь, прокладывая широкую разрушительную просеку в рядах выставленного товара. Меня разворачивает, несет обратно на то, что осталось от решетки и окна, и выбрасывает обратно на мостовую. Голову резко швыряет назад, и я погружаюсь в темноту. Да-а-а!!!
* * *
Нет. Моему байку пришел конец, а мне еще нет. Через несколько минут я прихожу в сознание и с трудом сажусь, скрипя зубами от мучительной боли и ненавидя этот мир за то, что он так цепляется за меня. Наскоро определяю масштаб нанесенных увечий. Содранные локти и колени, кровоподтеки и шишки, глубокая рана на лбу, из которой обильно льется кровь. Куртка и брюки разорваны в клочья. Спина чувствует себя так, словно боец сумо использовал меня в качестве трамплина. Невероятно, но, похоже, у меня нет ни одного перелома.
Я встаю, и, хотя голова сильно кружится, а ноги подгибаются, мне удается сохранить равновесие. Я не обращаю внимания на кровь, текущую из раны на голове, надеясь, что окочурюсь от кровопотери, но, с трудом подняв руку и ощупав лоб, чувствую, что рана покрылась засохшей коркой и перестала кровоточить. Выходит, смерть откладывается.
Иисусе, что же еще надо сделать парню, чтобы просто-напросто отдать концы?
С кривой усмешкой я смиряюсь с отказом этого света одобрить мое стремление отправиться на тот. Сколько я ни пытаюсь броситься в объятия вечной тьмы, некая высшая сила считает, что у меня здесь еще остались кое-какие дела. Кто я такой, чтобы спорить с высшими силами?
Я с трудом выбираюсь из обломков магазина и проверяю свой мотоцикл. Он ни на что не годен. Рама погнута, руль похоронен под грудой кожаных курток и перчаток, бак пробит, провода торчат наружу, двигатель разворочен. Я нахожу на прилавке ручку и листок бумаги и с трудом царапаю записку с обещанием заплатить за убытки. Прикалываю ее к стене ножом, после чего, прихрамывая, выхожу из магазина и пускаюсь в долгий и мучительный путь домой.
Душ. Сгустки запекшейся крови отправляются в слив вместе со струей воды красно-коричневого цвета. Горячая вода становится холодной. Я не отстраняюсь, стою, прислонившись к стене, давая самым болезненным ранам онеметь под холодной струей.
Наконец я выключаю воду и тащусь к кровати, весь мокрый, еле передвигая ноги. Я не могу лечь на спину — слишком больно, — поэтому поворачиваюсь лицом вниз и закрываю глаза. Сон не стоит в повестке дня, но лежать в относительно удобном положении проще, чем сидеть или стоять.
Я остаюсь в прострации большую часть дня. За окном пасмурно, после полудня начинает моросить слабый дождик, первый с начала апреля. Запланированный на вторник рейд подразделения Стюарта Джордана откладывается — может быть, ему помешал дождь, — становясь обманутой надеждой дня. Люди избавляются от последствий кровавой бойни, делают покупки в магазинах на окраинах, избежавших разграбления, и сетуют на непрекращающийся дождь.
Мой сотовый звонит. Третий раз кто-то пробивается ко мне. Раньше я не отвечал на звонки, но теперь беру трубку.
— Алло? — хриплю я.
— Я звонила раньше, но ты, наверное, выходил, — раздается голос Амы.
— Я находился здесь. Не было настроения говорить по телефону.
— С тобой все в порядке?
— Не совсем. Я устал. От всего. Можешь сделать одно одолжение?
— Какое?
— Найми кого-нибудь убить меня.
Наступает долгая пауза.
— Это шутка?
— Нет.
Снова пауза.
— Я приеду к тебе.
— Нет, не надо…
Но она уже положила трубку. Тихо охая и постанывая, я бросаю телефон и размышляю, стоит ли впускать Аму, когда она появится.
Некоторое время спустя, когда утверждено решение не впускать Аму, она стучит в дверь и зовет меня. С трудом спустив ноги с кровати, я тащусь к входной двери.
— Иисусе! — вскрикивает она при виде меня.
— Нет, — усмехаюсь я хрипло, — это всего лишь я.
