Открытым и грустным взглядом смотрел на меня с портрета Альберт Валеевич. Он умер, едва перевалив пятидесятилетний рубеж. Мне нравились его книги, его герои, добрые, веселые, бесхитростные души. Последнее время мы жили на одной улице и так как оба любили шахматы, нередко встречались, чаще всего у меня. Когда Люда перый раз увидела его, она сказала мне потом:
— А ты знаешь, похоже, у него больное сердце.
Она угадала. Хотя в болячках своих Мифта, как называли его друзья, не признавался никогда. Но те, кто внимательно перечитает его рассказы, найдет в них и эту боль сердца.
Умер Альберт Валеевич в Москве, на квартире у сына, которого в тот день, к несчастью, не оказалось рядом… никого не оказалось, и я с ужасом представляю его последние минуты.
В Магадан прислали урну с его прахом.
Услышав мои шаги, секретарь писательской организации Анатолий Шмелев поднял голову и улыбнулся:
— А, бизнесмен! Привет-привет!
У него было хорошее настроение, у меня тоже и мы решили его еще улучшить, тем более что впереди маячили выходные дни.
А тут подоспел и Володя Паршин. Дорога его из издательства домой лежала мимо ДК "Строитель" и он частенько забегал на огонек. Это почти в буквальном смысле. Вечером ярко освещенные окна угловой писательской комнаты были видны от магазина "Цветы", а когда сгорел двухэтажный флигель пожарников, то и с более дальнего расстояния.
И Шмелев, и Паршин были яростными спорщиками. Паршин нервный, горячий, не стеснялся в выражениях, а более рассудительный и хладнокровный Шмелев, похоже, нарочно заводил его. Причиной спора мог быть любой предмет, от моды на женское белье до эстетики Ренессанса, но все-таки чаще всего ею служили дела издательские. Шмелев, и во многом справедливо, критиковал издательство, не стесняясь в выражениях…
— Да вы там трутни. Собрались двадцать пять человек, сидите, ни хрена не делаете, наши книги не печатаете, а всякую галиматью, вроде особенностей социалистического соревнования на Северо-Востоке, издаете.
Обычно поначалу Паршин отбивался вяло, но завести его было нетрудно и уже после первых рюмок спор переходил на крик… Но в этот раз…
— Да чтоб ты сдох! — не найдя видно других аргументов, выдал Он Шмелеву.
— Володь, ну ты чего, — пытался я его урезонить. — Нехорошо же так — смерти желать.
— Ничего, он понарошку, — успокоил меня Анатолий, но выпив еще рюмку, я заспешил домой. Надоели! Еще не хватало мне в их разборки встревать.
Ранним утром меня разбудил телефонный звонок. Звонил Анатолий.
— Вы что, еще гужуете! — изумился я.
— Да, гужуем, — ответил он и твердо заявил: — И ты нам в этом поможешь.
Помочь в такой ситуации — дело святое, по себе знаю. Взял такси и отвез им пару пузырей.
Утром в понедельник, пробегая мимо "Строителя", я вспомнил, что оставил на столе у Шмелева нужную мне бумагу, кажется, письмо в архитектуру о выделении писательской организации участка в районе Кедрового ключа под базу отдыха — была тогда у Анатолия такая задумка и он просил меня помочь.
Я подошел к вахтерше за ключом, но она мне сказала, что ключи на выходные писатели не сдавали и там кто-то есть.
Недоумевая и одновременно изумляясь — неужели еще пьют — я поднялся наверх.
…Паршин сидел на полу, спиной опираясь на диван, и молча смотрел на меня.
— Что с тобой, Володя? — но он ничего не ответил и только по его страдающим трезвым глазам я понял, что дело неладно.
Я позвонил другу, врачу "Скорой помощи" Виталию Приходько, коротко растолковал ему ситуацию. Тот посоветовал:
— Попробуй согнуть ему правую руку или ногу.
Я попробовал — ничего не получалось.
— Срочно вызывай "скорую", похоже, инсульт.
И больше того прежнего Володю, поэта и спорщика и в целом хорошего человека, я не увидел. Инсульт оказался очень тяжелым, каким-то каскадным и обширным, то есть, как я понял, приступы шли волнами и будь возле него кто- то, помощь могла бы прийти своевременно.
Как тут не вспомнить горькую поговорку "Каждый погибает в одиночку". Его жена Ольга, хрупкая миловидная женщина, которую он любил и боготворил, даже работать не разрешал, что по нашим меркам было непривычным, четыре тяжелых года боролась за него, пыталась выходить, восстановить речь, движения, но болезнь прогрессировала и осложнилась на последнем году раком горла… так что умер он в страшных муках.
