Дело пахло керосином и я пошел к Виталию Ивановичу. Супруга его к тому времени укатила в Молдавию, где обретались ее бывший муж и сын. Видимо, на время ревизии.
Виталий Иванович встретил меня настороженно, он уже был в курсе.
— Виталий Иванович, — взял я быка за рога, — идет проверка. Как я понимаю, по доносу и целенаправленно. Выявленные и те, которые будут выявлены, огрехи на совести Ольги. В вашей власти именно сейчас погасить этот скандал в зародыше.
— А Ольга мне сказала по-другому, — помолчав, сообщил академик.
— Но кроме ее слов есть документы. И потом, вы же сами видели, как она работала…
— Я ей верю, — торжественно заявил Виталий Иванович.
Это означало, что он не верит мне и говорить, стало быть, не о чем.
Больше я с ним никогда не встречался.
"Ночь лишь с бабой провозжался, сам на утро бабой стал…"
КРУ работало почти два месяца и в начале декабря меня вызвала Шифоньерова.
— Вот вам акт. Я передаю дело в шестой отдел. На объяснительную записку даю вам два дня.
— Но сегодня пятница, я просто не успею, — я взвесил на руках пачку листов — страниц двадцать, не меньше.
— Меня это не касается, таков порядок.
Дома я внимательно перечитал акт. В мою вину ставились две вещи — нецелевое расходование средств в размере двухсот тысяч и присвоение шести тысяч по доверенностям, которые я выписал сам и расписался за бухгалтера.
Первое я воспринял спокойно. Деньги ушли по назначению, и если проверяющая не нашла платежки, то следы их все равно отыскать нетрудно, даже запросив предприятия, куда мы отправляли деньги. Со вторым дело обстояло хуже, если главбух не провела мои авансовые отчеты, так оно потом и оказалось. Но эти деньги пошли на резку бумаги — наличными — приобретение компьютера и как выручка за книги, выданные мне в порядке заработной платы… Документы должны быть.
И они были, но не у меня, а у Шифоньеровой. Выдать их на руки или скопировать она отказалась и через неделю меня вызвал следователь из шестого отдела — по борьбе с организованной преступностью. Вот так, ни больше ни меньше!
Ни от сумы, ни от тюрьмы не зарекайся.
Народная поговорка
.. Когда человек совершает преступление и в конце концов попадается, чувства его понятны: в душе он готов к такому повороту событий, он знал, на что шел. Когда обвиняют в преступлении невиновного, он испытывает потрясение — ведь он невиновен!
Я испытал шок — я был не только невиновен, я делал прямо противоположное тому, в чем меня обвиняли. Все силы я тратил на то, чтобы в этой мутной сегодняшней жизни сохранить издательство, а насчет денег, так я не только их не мог присвоить, я свои вкладывал в самые критические моменты нашей работы. То есть, своих-то у меня не было, но было много друзей, которые давали взаймы. К примеру, приходит контейнер, надо срочно оплатить — каждый день простоя грозит солидными штрафами. Я занимал деньги на оплату, оформлял их как заемные средства и потом долго и терпеливо мои кредиторы ждали, когда издательство сможет вернуть долги.
Ждали, правда, не все. Сосед по подъезду Виталий Борисович одолжил издательству пять тысяч, получил их через месяц, расписку вернуть "забыл", а ровно через год подал на меня в суд, требуя возврата денег и умопомрачительных процентов за использование в течение этого времени его денег.
— На то он и Рабинович, — философски заметила моя жена, — Они сейчас силу взяли, все у них куплено — жди русских погромов.
Куплено или нет, но судья Сикорская полностью удовлетворила иск Рабиновича, отмев все мои доводы и свидетелей. Так что ведомость по зарплате и я почти год не встречались. Деньги уходили судебному приставу.
— А как же совесть? — приставал я к Устинычу. — Неужели сам-то он не понимает, что поступил нехорошо, неправедно, что с любой точки зрения он совершил подлость… Как ему спится да и вообще, он же должен понимать, что я имею моральное право на ответный шаг в любом исполнении.
— Что бы это, батенька мой, значило — в любом исполнении?
— Морду набью…
— Вряд ли. И он это знает, что ты с ним не свяжешься… Опять же хулиганство.
— Тогда плюну в лицо..
— Оботрется.
