Как только он остался один, Рита тут же к нему повернулась:
— Простите, а нельзя сделать заказ? — и ярко улыбнулась.
— Ваш портрет? — заинтересовался художник.
— Нет. Портрета я не заслуживаю, — скокетничала Рита. — Заказ такой: взять, например, отрез ткани и весь его сплошь расписать деньгами, купюрами в натуральном виде. У вас деньги здорово получаются.
Художник игриво склонил голову:
— Согласен, но за работу я возьму столько, сколько нарисую. Общую сумму, идет?
— Э-э, так вы будете рисовать одни сотенные!
— А вы хотите щеголять в платье из рублевок? …Погоди, старик, я к тебе сам подойду попозже! — остановил художник чью-то руку, уже занесенную для удара. Он взял Риту под локоток и, доверительно к ней склонившись, повел ее как бы в беседе вдоль своих картин. Ага, значит, жены его здесь нет.
— Спасайте меня! — шепнул художник. — Все эти поздравления, рукоплескания!.. Морда уже болит улыбаться. Сделаемте вид умного разговора. Вот давайте обсудим этот женский портрет. Что вы можете о нем сказать?
— Мне нравится.
— Спасибо, но подробнее!
— Ну… Девушка в джинсовом костюме. Студентка, наверное. Красивая… — с трудом собирала Рита.
— Так, — подгонял художник.
— Ну, тоненькая…
— Так. Все? Как я понял, вы здесь случайно… Гм. Но это даже лучше. Видите, я снабдил эту картину датой: 1975 год. Здесь я предсказал тип красоты, который уже становится ведущим. Вы имеете понятие о том, что у каждого времени свой излюбленный тип красоты? — Он бесцеременно оглядел Риту с ног до головы. Она вобрала живот. — В другое время этот тип может быть причислен даже к уродам, а подойдет его срок — он восходит, как звезда на небосклоне. И вот мое предсказание сбывается: восходит теперь такая вот высокая узкая девушка, втиснутая в джинсы. Длинные ноги возносят, следите, возносят ее вверх, не теряя взлетной скорости на бедрах — бедра как бы вообще отсутствуют, они продолжают стремительное взвинчивание вверх. Таз может быть лишь робко обозначен ягодицами, но никак не костями, кости — гибель для типа. Вы успеваете? — (А таз-то у Риты широкий…) — И вот взвившиеся ввысь ноги как бы выталкивают вверх плечи и голову — ну, как копьемет, разогнавшись, толкает свой снаряд, отдавая ему силу накопленного разбега, и вытолкнутая на скорости верхушка тела как бы парит над вздымающими ее ногами и тазом, как бы царит — как цветок над высоким стеблем, как ребенок, подброшенный к потолку руками отца, у вас есть дети? Ага, и папа тоже? Да, и верх подвижен, силен, может быть, даже изящно широк в плечах, но легок — парящ, как свистящий обруч вокруг некоего шпиля. Это хорошо, что у вас есть ребенок: как известно, женщина, не имеющая детей, лишена своего лучшего украшения — Маркс. Логично, что портрет этот я исполнил акриловыми красками, придающими картине синтетический вид, ибо тип этот (Надо же! — думает Рита. — Сколько здесь людей, все, наверное, какие-нибудь знаменитости, а я оказываюсь главнее всех: художник — мой. И правильно. И так всегда и будет!) настиг нас с запада, отодвинув в очередной раз наших природных крепышек (художник кашлянул в знак «извините», и Рита величественно ресницами и лишь чуть-чуть головой: ничего, нас не очень-то сдвинешь…). Но ваш тип — простите, как вас зовут? Рита, ваш тип бессмертен на все времена, вы — сама сила, здоровье, от вас исходит эманация надежного русского генофонда. — Рита совершенно освоилась в положении хозяйки и свысока поглядывала на гостей вернисажа. — У вас такие сильные конечности — руки, ноги, настоящие конечности, понимаете, не какие-нибудь там потеки, как на картинах Сальвадора, Дали, — вам нравится Сальвадор Дали? Впервые встречаю человека, не слыхавшего этого имени. Рита, вы мне сразу стали интересны, а как вы посмотрите, если я приглашу вас к себе в мастерскую? Сейчас вся эта бодяга закончится, и несколько человек, самые близкие, — ко мне в мастерскую, и там в тесном, так сказать, кругу мы продолжим… Мне понравилось, как вы сумели ни на что не обидеться.
Э, догадалась Рита, да все одинаковы. Ни у кого, значит, нет превосходства ни над кем. Ишь, художник, а мой! Не говоря уже про большого начальника Прокопия.
