Себя-то ей было не жалко. Она стерпит.
Шли дни праздника, занятий не было, общежитие язычески разнуздалось, витал в воздухе дурман сладких падений, гром музыки раскатывался по коридорам. Двери зазывно распахивались настежь, и охотились в тесных пространствах глаза. «Эй!.. Ты с какого курса?»
То ли это придало отваги, то ли идея сама по себе была достаточно убедительна, но в шесть часов вечера, во время затишья и упадка, когда, кажется, силы празднества все вышли и уж оно не поднимется — и всем становится тоскливо, как будто общее светило остыло и грозит гибель, — в такой-то час у Нины достало дерзости заявить подругам:
— Девочки, мне сегодня нужна комната. На всю ночь…
Немая сцена. Они — второй курс. У них еще ничего подобного ни у кого..
— Не слабо, — коротко оценила Маша.
Остальные стыдливо молчали.
Но ничего, быстро перестроились. Хотя тоже молча — от целомудрия.
— И вы не хотите знать, для чего мне комната? — с вызовом подняла голову Нина. — Для кого…
— Не хотим, — строго пресекла Маша.
— Ну как хотите…
Все силы Нины ушли на этот поступок, а ведь еще нужно было довести дело до конца. Назвался груздем — полезай в кузов. Она отправилась к Севке на этаж. Он, конечно, оказался дома, потому что больше ему негде было оказываться в праздничный вечер. Нина вызвала его наружу и минимально сообщила самым невзрачным голосом, не глядя в глаза, что сегодня в десять она ждет его у себя в комнате.
Он задрожал от озноба, переспросил:
— Ты будешь одна?
— Да, одна.
Праздник между тем реанимировали, он оживал и снова набирал скорость.
Сева как начал трястись, так, похоже, и не останавливался до самого назначенного срока, и когда она открыла ему, впустила, он бессильно откинулся спиной на закрывшуюся дверь и затылок умостил на ее спасительной тверди, а глаза так и хотели зажмуриться, спрятаться за веки.
Нина, видя такой его полуобморок, с решимостью обняла его для ободрения, прижалась и услышала, как ухает его сердце, обрываясь на каждом ударе. И еще она нечаянно ощутила самовольное проявление его природы, за которое Сева — мог бы — умер со стыда, — наглое ее, требовательное утверждение. Устрашилась было Нина, но исполнение задуманного требовало всех ее душевных сил — на страх просто не осталось топлива. Страхом пришлось пренебречь, как в математике бесконечно малыми величинами.
Она завладела его каменной рукой и потянула внутрь комнаты. А у него не шли ноги. Он сел, окоченелый, на ее койку и боялся. Нина и сама боялась, но когда один уже начал бояться, другому остается только смелость, и эта смелость, что делать, выпадала ей.
— А девочки что, все разъехались? — трясущимся голосом спросил он невинно, презирая себя за приапизм.
Нина кивнула.
— Хочешь кофе?
Кивнул теперь он. Они боялись своих голосов: голоса выдавали с поличным.
Кухня была в коридоре напротив. Газ, пять минут.
— Можно, я сниму пиджак? — спросил он, волнуясь, когда она принесла кофе. — А то жарко. Я весь мокрый.
— Можно! Все можно… — самоотверженно сказала Нина.
— Все снять? — растерянно переспросил Сева.
Нина расширила глаза, не зная, что сама имела в виду — «всё».
Он встал и начал раздеваться. Нина озадаченно склонила голову. Он снял пиджак и смотрел на нее:
— Что еще?
— Что?
— Что снимать?
— Ты дурак? — опомнилась она.
— Ну хорошо, — он сел. — А где кофе?
— Не расплескай.
Он стал пить. Горячий. Не чувствуя.
— Я выключу свет? — спросила Нина.
Он кивнул и замер — не поверил, что выключит.
Нина пошла к двери и выключила. С улицы сочился в окно ядовитый люминесцентный свет.
— Ты что, правда? — шепотом сказал Сева.
— А что? — струсила Нина.
— Так не бывает…
— А как бывает? Ты знаешь?
(Она то трусила, то крепла, вспомнив, что кто-то же должен брать на себя решение, и этот кто-то из них двоих — она.)
— Так не бывает!
— Ну и пошел вон!
— Лучше включи, — жалобно попросил Сева.
— Ну и… — Нина вернулась опять к двери, грубо шлепнула по выключателю. — Баба с возу — коню легче! — И громко бодро осведомилась: — Ну, о чем будем беседовать? На какие темы?
Брякнулась на стул, ногу на ногу, нервно скрестила руки.
— Давай я лучше уйду, а? — попросился Сева наружу.
