Внезапно погас свет, погрузив все вокруг в абсолютно непроглядную тьму.
— От, черт... — сказал охранник и добавил еще пару непечатных выражений. Он случайно задел пилой о стены, и ворох искр на миг выхватил из тьмы его озадаченное лицо с массивными надбровными дугами.
Пила тихо выла, останавливаясь. Судя по всему — отключилось электричество. Звякнул металл цепи, потом тяжелыми шагами монстр в камуфляже прошествовал к двери и на миг остановился в проеме.
— Повезло вам, — рыкнул он, — света нет. Дверь с грохотом закрылась, но на этот раз в ней со скрежетом провернулся замок.
А затем пленивший их бывший охранник пошел наверх, оставляя напарников наедине. Стрый что-то напряженно спрашивал, но Пиночет не отвечал, а только бессильно привалился к стене.
Через некоторое время лампочка замигала и зажглась ровным светом. Васютко долго пялился на дверь, ожидая шагов и воя пилы, но так и не дождался. Подняв взгляд к потолку, он обратился к человеку в плаще. Почему-то ему казалось, что тот услышит и все-таки придет на помощь.
— Забери меня отсюда! — сказал Николай в темноту. — Забери...
Васек наткнулся на Евлампия Хонорова. Как и большинство одиозных личностей, с потрясающей скоростью плодящихся в городе, Евлампий был совершенно безумен. Однако с Васьком его объединяло общее качество — они оба видели что-то выходящее за рамки обычного.
Евлампий был бородат, носил очки с толстыми стеклами, из-под которых смотрели выпученные глаза безумного прорицателя. Лоб его был с обширной залысиной, а на затылке редкие рыжие волосы стояли торчком. Все это вместе придавало Хонорову такой вид, что прохожие почти всегда обходили его стороной, а местные гопники из числа ветеранов битвы при доме культуры не упускали момента, чтобы отловить его и навалять по первое число.
В тот вечер Василий быстро шагал по улице, бросал подозрительные взгляды на проходящих людей и строил планы на сегодняшнюю ночевку. Как бывалый конспиратор, Васек теперь каждый раз ночевал на новом месте и, приходя на место ночевки, первым делом прикидывал пути отхода и возможности для бегства. Тактика себя оправдывала — за последние три дня его кошмарный преследователь так и не смог подобраться на расстояние видимости, хотя и кружил где-то недалеко. Может быть, тот внутренний радар, которым обладал ставший живым зеркалом Витек, дал сбой?
Погрузившись в тягостные раздумья, бездумно смотревший на сероватый асфальт Мельников вдруг на кого-то наткнулся. С трудом удержался на ногах, подавил заковыристое проклятье — годы бомжевания приучили его не высказывать свои эмоции на улице, можно и побоев огрести.
— Ты видел?! — выкрикнули ему в лицо.
Мельников посмотрел на встречного и невольно отшатнулся, но Евлампий Хоноров привык к такой реакции окружающих.
— Ты ведь видел, да?! — вопросил он, пытливо вглядываясь Василию в лицо.
Тот хотел было обойти странного заполошного типа, но наткнулся на его горящий взгляд и повременил. Что-то знакомое было в лице этого человека, в том, как глаза его то бегали беспокойно по сторонам, то замирали стеклянисто. Перекошенный безвольный рот, нездоровое лицо — нет, это явно не бездомный, но вместе с тем обладает их повадками.
Впрочем, потом он сообразил — Василий не так уж часто мог посмотреться в зеркало, да и с годами он совершенно утратил эту потребность. Но этот тип был отражением его самого. Так солдаты на войне выглядят почти братьями, сроднившимися в обстановке постоянной близости смерти.
А эти двое были дичью — оба от кого-то бежали, и оба пережили что-то страшное.
— Что я должен был увидеть? — спросил Васек. Встречный назидательно поднял палец, указав им прямо в вечереющий зенит, а потом провозгласил громко:
— Того, кого ты ужаснулся и в страхе бежал! Шедший мимо прохожий — лет двадцати пяти, в вытертой кожаной куртке, бросил взгляд на говорившего, пробурчал себе под нос: «Чертовы психи...», — и пошел дальше. Но Василий его даже не заметил.
— В страхе бежал... — повторил он, — да, я встретил. Я убежал. Я бегу до сих пор.
Взгляд встречного потеплел, и он положил руку на плечо Мельникова, сделав это приличествующим разве что царю жестом.
