В полдень асфальт раскалился настолько, что стал страстно липнуть к колесам автомобилей и подошвам ботинок, распространяя вокруг себя характерный запах, который впавший в депрессию несовершеннолетний из семнадцатой квартиры назвал «запахом жары».
Одуревший от высоких температур народ повалил на реку, без разбора прыгая в мутную воду. На метеорологической станции в двадцати километрах ниже зафиксировали одномоментный подъем Мелочевки на два и две десятых сантиметра. Липкая тина оседала на разгоряченных купальщиках, но те не замечали этого и погружались в речную воду с головой.
Старики в хилой тени прибрежных ив тягостно предавались воспоминаниям о тех блаженных временах, когда воду из Мелочевки можно было употреблять внутрь и, встав на старенький мост, можно было увидеть земляное дно.
У колонок регулярно вспыхивали драки, и потому власти города вынуждены были выставить возле них кордон милиции. Драки не утихли, просто теперь участие в них принимали и сами стражи порядка, которые по блату не раз и не два пытались разжиться дармовой водичкой.
Немотивированно упали цены на бензин. Цены на газированную воду, напротив, сильно подскочили.
Видя глобальные последствия засухи, городские головы попытались обеспечить водой хотя бы центральный район, для чего была расконсервирована построенная еще в незапамятные времена водонапорная башня, которую с Божьей милостью поддерживали в рабочем состоянии все последнее время. Наполненная сравнительно свежей водой, это порядком поржавевшее сооружение могло обеспечивать питьем почти весь центр верхнего города, включая, естественно, и здание администрации. Правда, только до седьмого этажа, потому что в те времена, когда возводили башню, выше семи еще не строили.
В тридцати пяти домах, располагающихся вокруг Арены, трубы наполнились холодной водой. В двух десятках квартир краны оказались не закрыты и звучно харкнули в белый кафель раковин желтоватой, мутной водицей. В шести квартирах это привело к затоплению соседей и последующим разбирательствам, которые были, впрочем, не слишком эмоциональными на фоне завершения засухи.
Ополоумевшие от радости обыватели в течение целых часов использовали дармовую воду, заливая ее во все подходящие и не подходящие для этого емкости. Кое-кто пил прямо из-под крана, даже не морщась от гниловатого привкуса жидкости.
Счастье жильцов центра (и острейшая зависть всего остального города) продолжалось аккурат до вечера. Сразу после заката, приблизительно в одиннадцать часов, башня переломилась пополам и рухнула на здание котельной.
Оставшаяся вода выплеснулась из резервуара и буйным потоком ринулась вниз по Центральной, захватывая с собой все, что только можно захватить. Двенадцать лавочек и почти два десятка урн с их наполнением проплыло до Старого моста и низверглось в Мелочевку. Одновременно с этим шесть личных автомобилей мягко всплыли на подошедшей волне и снялись с мест стоянки. Но их не унесло дальше перекрестка Центральной и Приречной улиц, где они и остались, сгрудившись в одну кучку, как ищущие тепла щенята.
Люди — из тех, кто имел несчастье оказаться в пределах потока — попрятались в окрестных подъездах, с ужасом наблюдая за потопом.
Утром горожане из центра могли видеть лишь спазматические подергивания опустевших кранов. Некоторых это вогнало в такую депрессию, что они загремели в больницу с различными обострениями хронических недугов. Поняв, что сушняк продолжается, гражданин Хромов забрался на пятый этаж своего родного дома и прыгнул вниз аки птица.
Так прожил город еще одну неделю своей долгой жизни. И хотя в вечерней летней дымке он выглядел умиротворенным и даже красивым со своими белыми верхнегородскими многоэтажками и уютными особнячками Нижнего города, кое-что изменилось. Словно нарождающийся нарыв, как закрытый перелом, появилось в нем сокрытое от посторонних глаз гниение. Эдакая многокилометровая, истекающая кровью язва, на которой стояли городские кварталы, язва, гнездящаяся в земле и, может быть, в душах людей, над ней живущих. И это гниение, этот гибельный распад тем летом только набирал обороты.
