Тогда на реке, он сидел, терзаясь тяжкими думами, и кто-то положил ему руку на плечо — мягко, но когда он попытался обернуться, его без усилий вернули обратно. Странно, но Мартикову почему-то показалось, что на руке больше пальцев, чем должно быть у человека. Шесть, а может, даже и семь, и чужая конечность напоминала теплого многолапого паука, устроившегося на плече у сидящего в думах человека. Его тогда передернуло, и он снова попытался обернуться.
— Не стоит... — сказал голос у него над ухом, низкий и без особых интонаций, вот только у Мартикова от звука этого голоса по коже поползли мурашки.
Не показалось ли ему, пусть всего лишь на один миг, что стоящий позади ему знаком? Смутно и неясно, как какой-нибудь дальний родственник, которого ты видел в раннем детстве? А, может быть, даже как ближний, как брат, с которым тебя надолго разлучили. Или еще ближе?
«Не придуривайся, Мартиков, — сказал сам себе бывший служащий «Паритета». — Ты прекрасно понял, на кого похож обладатель этого голоса. Взгляни правде в лицо — тебе ведь показалось, что это твоя вторая, злая, половина очутилась на том пустынном берегу. В тот момент ты почти поверил в это, так?»
— Ты в безвыходном положении, Павел Константинович? В первый раз за всю свою карьеру ты не знаешь что делать? Ты, как Сизиф, сверзился вниз с горы, и камень вот-вот свалится тебе на макушку.
— Откуда... — спросил тогда Мартиков нервно, — откуда вы это знаете?
— Но это ведь не все, так? — словно не заметив вопроса, продолжал невыразительный голос, а рука, рука на плече так и не шевелилась, словно вообще не была частью чьего-либо тела. А Мартикову все сильнее хотелось обернуться, это было неестественно сильное желание, тягостное и непереносимое, как зуд на спине, там, где не можешь почесать. — Не только это тебя гнетет? Основная доля твоих тревог... ведь это ты сам?
— Да, — хрипло вымолвил Мартиков, глядя, как плавно течет мимо окрашенная рассветом в розовые тона речная вода, — да, это я! Я... я боюсь себя, боюсь того, что со мной происходит. Ведь я... никогда не был драчливым. Агрессивным! Так откуда взялись эти сны, и почему, почему я полчаса назад чуть не раздавил несчастного, выскочившего на дорогу пса?! Ведь я хотел его раздавить, слышите?!
— Слышу, — чуть слышно сказал стоящий позади. — И вот что, Мартиков. Отныне твои беды кончатся.
— Кто ты? — шепнул бывший старший экономист, глотка болезненно сжалась, на лбу выступила испарина. Он жаждал ответа, жаждал до безумия, но вместе с тем и боялся его.
Тишина. Павел Константинович вдруг понял, что совершенно не слышит дыхания странного гостя. Словно никого нет там, позади. Но рука остается на плече.
— О своих неприятностях можешь забыть. Их больше нет. В назначенный день спокойно иди в суд. Отныне ты невиновен.
— Но как...
— Мои проблемы, — ответил гость, — вернее, наши. Иди и ничего не бойся. Отныне ты чист.
— Если я правильно понял, — сказал вдруг Мартиков, — должны быть какие-то условия. Ведь у вас всегда есть условия. Может быть, ценой будет моя душа?
Сухой смешок. Как-то совсем он не сочетается с низким тембром голоса.
— Нет, душа твоя мне не нужна. Ты, Мартиков, ошибаешься. Мы не из преисподней, мы поближе, и действительно хотим тебе добра. А условия? Их ты получишь сразу после суда, когда убедишься в том, что я был прав. Подойдет такое?
— Да, — сказал Мартиков. Рука на плече сводила его с ума, хотелось поскорее скинуть ее, как маленькое, омерзительное, многоногое чудовище. — Да, я согласен.
— Вот и ладушки, — сказал незнакомец, — у здания суда, на Центральной улице будет припаркован черный «сааб». Стоять он будет в тени большого вяза. Подойдешь туда и получишь инструкции. Это все.
Настала тишина. Было слышно, как шумит вода у плотины. И никакого звука дыхания, кроме неровных вдохов и выдохов самого Мартикова.
— А документ никакой не надо подписывать? — наконец сказал он.
Его слова повисли в воздухе. Никакого ответа. На том берегу, над дачами, резко каркали стаи ворон. И тут Павел Константинович оглянулся.
Позади него никого не было — пустой и голый клочок пляжа. Песок, грязная земля, округлая галька. И никаких следов, никакого подтверждения, что здесь вообще кто-то был, только глубокие следы с четкой выемкой от каблука — его, Мартикова, дорогих кожаных ботинок.
