И тут звук шагов затих. То ли услышал Мельникова преследователь, то ли ощутил, что его нет в лодочном сарае. Через некоторое время скрипы возобновились, и теперь они раздавались пугающе близко от окна домика. Почуял! Васек в панике огляделся, взгляд его обшаривал пустую конуру. И еще лодка на полу — лежащий кверху выскобленным пузом гроб. Мысль о големе, лежащем в лодке, побудила Мельникова к действию. Он с натугой приподнял плоскодонку и поднырнул под нее, успев напоследок подсунуть между ее толстым бортом и досками полу своего бушлата, чтобы не грохнула.
Здесь, как и положено в гробу, было очень темно и пахло трухлявым деревом. Какая-то мелкая взвесь сыпалась Ваську на голову. Чуть-чуть света проникало между полом и бортом, да и это был скорее печальный высохший призрак настоящего солнечного света — эдакий постаревший и полысевший солнечный зайчик.
Надо полагать, преследователь сейчас лезет в окно. Точно, глухой удар — пол слегка содрогнулся. Тяжелые шаги прошлись вдоль борта лодки сначала в одну сторону, потом в другую. Мельников замер, стараясь не дышать. Звучащий из-за толстого дерева глухо, голос неразборчиво произнес ругательство, а затем на борт плоскодонки обрушился мощный удар, затем шаги проследовали к окну, и через пол передался мощный толчок — это Витек покинул сторожку одним длинным прыжком.
Мельников перевел дух, пот градом катился с него, по спине колючими лапками бегали мурашки. Больше он не медлил. Сильным толчком опрокинул лодку, которая таки грохнула, перелез через подоконник и разом охватил взглядом сарай. Темная высокая фигура входила в один из открытых торцов хибары. Дальнейшее случилось быстро, и последующая скорая смена гаммы чувств вызвала в крови пятидесятилетнего бродяги целую бурю адреналина и полное расстройство нервов.
Витек склонился над фальшивкой, нервно поводя длинным и зловеще выглядящим ножом. Странно, раньше он не пользовался оружием. Пришелец заподозрил неладное, стал оборачиваться, но Мельников был рядом и последний метр преодолел почти тигриным прыжком, одновременно выбросив вперед руку с зажатой заточкой.
— НА! — завопил Васек, втыкая заточку в тело своего монстра, своего кровного врага, который всегда будет с ним: — НА, СЪЕШЬ!!! НА, СЪЕШЬ!!!
Враг вздрогнул всем телом от первого же удара, качнулся назад и вырвал заточку из ослабевшей враз руки Василия.
Потому что пред ним был не Витек. Мельников вообще не знал этого человека с непримечательным лицом и в такой же непримечательной одежде. Он и теперь казался непримечательным, хотя лицо его искажала гримаса боли, а куртка обильно пропитывалась кровью. Просто — раненный ножом непримечательный человек. Заточка так и осталась в ране, болтала своей замотанной в изоленту рукояткой.
— Вор... — сказал непримечательный, закатывая глаза.
— Кто вор? — спросил Мельников. Он не знал, что делать. В его мышеловку попал не хищник. Ну, во всяком случае — НЕ ТОТ хищник.
— ррон... — выдохнул непримечательный и сполз на землю, скрючившись там, зажав рану руками.
— Да что же это?! — вопросил Василий слезливо. Он был в отчаянии, и черная вуаль безысходности окутала его плотным облаком. И потому, когда он услышал другие шаги, совсем рядом с сараем, то уже не удивился. Он ведь знал, что Витек придет, так ведь?
И тот вошел в лодочный сарай, сияя окостенелой своей улыбкой, и сразу отрезал Мельникова от тела его нечаянной жертвы, а значит — и от заговоренного оружия.
Василий бежал. В конце концов, это было единственное, что он научился делать мастерски. И в сгущающихся сумерках потусторонняя тварь преследовала его и не давала ни передохнуть, ни остановиться, и почти нагнала Васька на перекрестке Центральной и Большой Верхнегородской, но в этот момент в городе выключили свет.
Высокий, сияющий синим фонарь, к которому прислонился отдышаться несчастный беглец, вдруг погас и, следом за своими разноцветными собратьями, погрузил перекресток во тьму.
И в этой тьме хищник прошел мимо, а Василий слышал его шаги совсем рядом, слышал, как они удаляются дальше по улице. Химеры тоже могут ошибаться? Стоя в густой чернильной мгле, которая пока была спасением, Мельников подумал, что зеркало на то и зеркало, чтобы отражать не только все достоинства своего хозяина, но и все его недостатки с пугающей, бескомпромиссной резкостью.
