Вокзал поразил девушку — хоть она и не помнила, как он выглядел раньше. Грязный зал, залитый тусклым электрическим светом, застоялая вонь. Кругом — бездомные, и никто не обращает на нее внимания. За стеклянными дверями — пустой, безлюдный перрон. Страшно, бесприютно, безнадежно. Наверное, так же чувствовал себя Тоник, оказавшись на этом вокзале. Вряд ли он сюда вернется. Ника растерялась: она не знала, где еще можно попробовать поискать. Потом рассердилась: если он помнит о ее прошлом, то почему до сих пор не пришел в яхт-клуб?! Серега говорил, что она и раньше занималась парусным спортом…
Может, Серега наврал?
Но одно Ника знала точно: она играла на альте. Значит, Тоник будет искать ее в театрах — а их так много, бесконечно много в этом городе!
Совсем под вечер она вернулась на Васильевский остров, вышла из метро. Стемнело. Переулками Ника выбралась на Среднегаванский проспект и медленно побрела к бывшему своему дому. Она переночует в квартире на втором этаже, как в прошлый раз… будет ночь, музыка, рассеянный лунный свет.
Фонари еще не включили, и в полутьме дом казался еще более заброшенным, угрюмым, необитаемым. Ника нырнула в кусты, к своей лазейке. Вздохнула свободнее, оказавшись на пустыре, заросшем травой. Быстро, чтобы не увидели из соседних окон, скользнула к парадной.
Дверь в квартиру по-прежнему была приоткрыта. Ника зашла в знакомую комнату и села на диван. Сначала не понимала, что же не так, потом поразилась. Сегодня дом действительно был пустым. Привидения покинули его — словно никогда и не появлялись.
«Как же это?!» Она положила альт на диван и, ступая на цыпочках, чтобы не потревожить глубокую, давящую на уши тишину, вышла из комнаты.
Пустые квартиры. Где-то, как и в той, в которой обосновалась Ника, осталась мебель, где-то — только пустые стены и короткое эхо, просыпающееся от малейшего шума. Но — по-прежнему ни души.
Привидения исчезли. «Так и иди…» — сказали они ей, но куда идти? Ехать на Ладогу, искать моторную лодку? Ту «казанку», что несла ее сквозь туман?
…Откуда-то пришло жуткое воспоминание, пронзительно-яркая картина. Белый, словно светящийся, напоенный невидимым солнцем глухой туман. Ровный круг бирюзового неба над головой. «Казанка», ржавая, со старыми гнилыми стланями. И — шепот…
Там — ее настоящая жизнь. Там она все вспомнит. И тогда старый альт в руках и древняя «казанка» обретут свое истинное значение…
Все смешалось в голове. Была ли она, та лодка? Что было на самом деле, а что только привиделось?
Становилось все темнее, она не сразу заметила, что уже почти ничего не видит. Но потом решила, что пора бы вернуться в свою комнату. С трудом отыскала нужную квартиру, в последний раз споткнулась о низкий порог, и… застыла в дверях.
Альт исчез. Ника растерянно подошла поближе к дивану. Грязный, полуразвалившийся, тот ли вообще… Может, все-таки спутала?
А внизу что-то отчетливо треснуло. Ника прислушалась, выбежала в коридор, слетела по лестнице, прыгая через две ступеньки, едва не переломав себе ноги. Кто-то пришел! Мельком отметила, что по-прежнему ничего не чувствует, значит, это не привидения… но зато хорошо слышит! Распахнула дверь подъезда и остановилась.
На площадке перед входом, где еще сохранился растрескавшийся асфальт, сидел немолодой мужик. Он пытался развести костер. Старая газетка словно таяла в его руках, пожираемая пламенем. Рядом лежали сломанный стул, дверца шкафа, столешница… и альт. Потом огонь лизнул сложенные кучкой томики какого-то собрания сочинений…
— Ты, деваха, что здесь делаешь? — без выражения спросил мужик.
— Это… мой был, — она беспомощно махнула рукой на альт.
— А-а-а. Ты здесь жила, — кивнул он. Протянул ей баночку пива: — Хочешь выпить?
Ника автоматически взяла баночку, вытерла ее сверху рукавом и, открыв, сделала большой глоток. Пиво было тепловатым, но не совсем противным: видимо, лежало где-нибудь в тени. Она робко сказала:
— Я заберу альт…
— Что, жалко стало? Да на здоровье. Подумаешь, деревяшка, — он пренебрежительно двинул к ней белесый корпус и смычок. — Сначала люди бросают вещи, потом жалеют о них… вещи — пустое, деваха, э… сколько он здесь валялся? Год, два? Смотри: старый, рассохшийся, а струны, я тебя спрашиваю? Не бывает таких струн! Как ты играть на этом будешь? Зачем ты вообще пришла? За памятью? Вещи — лишнее для памяти.
