Кладбище Всех Душ было крошечным, в несколько десятков могил, заботливо вынесенное подальше от людских глаз будто бы для того, чтобы никого не расстраивать своим существованием. Высокие деревья закрывали кладбище от прохожих, и лишь одна гравийная дорожка вела к нему, петляла меж аккуратных рядков надгробий и выводила обратно. Шэдоуз-Фолл был построен на пороге смерти или, по крайней мере, для проходящих через Дверь в Вечность, но, как и повсюду в других краях, никто по-настоящему не имел желания думать о смерти до тех пор, пока к этому не вынуждали обстоятельства. Кладбище Всех Душ было опрятным, без навязчивых крикливых склепов и статуй или величественных монументов. Они не были запрещены каким-либо уставом или законом, но как-то само собой подразумевалось, что это не место для вульгарной показухи. Тем же, кому по душе были манерная вычурность и бахвальство, вежливо рекомендовали проявить свои вкусы где-нибудь в другом месте. И подобные места отыскать можно было даже в Шэдоуз-Фолле, но воспитанные люди не говорили о них. Кладбище Всех Душ было местом для покоя и размышлений. Шериф Эриксон же считал, что не было в мире места унылее и тоскливее.
Он покорно стоял рядом с мэром Фрейзер и торжественно-мрачно наблюдал за тем, как отец Кэллеген мирно отправляет службу перезахоронения Лукаса Де Френца. Человек, пришедший из мертвых, заявивший, что обладает ангелом-хранителем, забыл о своем предназначении и был убит до того, как о нем вспомнил. Теперь он покоился в новеньком гробу, стоявшем у края могилы, и дожидался, когда его вторично предадут земле, на этот раз, вероятно, на более долгий срок.
Эриксон украдкой взглянул на часы. Служитель культа, как ему показалось, гудел уже бесконечно долго, освящая специальную процедуру, предназначенную для тех, чей покой был нарушен, с повышенными тщательностью, выразительностью и даже с явным налетом театральщины. По-видимому, оттого, что подобный ритуал был редкостью, священник решил выложиться полностью. Разумеется, в Шэдоуз-Фолле знали о возвращении из мертвых, тем не менее всякий раз, когда возвращение происходило, это воспринималось как нечто новое.
Эриксон втянул носом воздух и беспокойно переступил с ноги на ногу. Похороны он не любил: отчасти за то, что они напоминали ему, что и сам он смертен, но главным образом оттого, что казались ему процедурой невыносимо скучной. Ушел человек — и ладно, нечего тянуть резину. Эриксон любил, когда все предельно четко и ясно, особенно это касалось его собственных эмоций. Бесспорно, отец Кэллеген делает все из добрых намерений, да только его бесконечные фразы о суженых благах стали вдруг сливаться воедино, и шериф мысленно молил его поскорее закругляться. Эриксон был не из тех, кто мог убивать время в безделье; он не умел простаивать, он должен быть постоянно чем-то занят. И дело не в том, что шериф так уж хорошо знал Лукаса. Но расследование обстоятельств его второй смерти, вернее убийства, зашло в тупик, и единственное, что оставалось, — это поприсутствовать на его похоронах и надеяться: может, здесь произойдет что-нибудь интересное.
Эриксон покосился на стоявшую рядом Рию. На ней было элегантное, но скромное черное платье, аккуратная маленькая шляпка с вуалью. Мэр казалась спокойной и невозмутимой — впрочем, как всегда. Рии прекрасно удавалось держать себя в руках в любых ситуациях. Мышь ли вскарабкается по ее ноге, шляпка ли вспыхнет пламенем — ничто не поколеблет ее самообладания мэра. Она пока не распространялась о том, что делает на похоронах Лукаса, но Эриксон решил обязательно выяснить это перед уходом. Он еще раз взглянул на Рию, завидуя холодному самообладанию на откровенно скучающем лице. Вот она, суть политика: вежливая улыбочка, сердечное рукопожатие и ничего не выражающая физиономия. Он уже не в силах припомнить, сколько лет знает Рию, однако так и не стал ближе к пониманию — что может вывести ее из себя. Эта мысль беспокоила его. Эриксон верил в человеческое взаимопонимание: в его работе очень важно было предугадать, кого в какую сторону может занести. Но вот она, Рия, стоит рядышком, едва не касаясь рукой, его друг с самого детства, но с таким же успехом она могла сейчас быть и на Луне.
