Этажом ниже раздался грохот, а следом — рев торжествующей толпы. Все автоматически повернулись к двери. За ней лежал открытый коридор с двумя лифтами и лестницей, спускавшейся на первый этаж. Звук бьющегося стекла и треск разбрасываемой мебели был отчетливо слышен, как и вопли одержимых.
— Вот черт, — без всякого выражения обронил Коллинз. — Они в здании.
Козерог сделал большой глоток из бутылки и обнажил огромные желтые зубы:
— Я, между прочим, все еще надеюсь получить ответ на свой вопрос: есть ли выход из этого гиблого места, хотя шевелится в моей башке гаденькая мыслишка, что ответ я уже знаю. Только не говорите все хором.
— Выхода отсюда нет, — сказал Льюис. Он отвернулся от окна, выщелкнул из ружья пустую обойму и вставил новую. — Будь выход, мы бы давно им воспользовались.
— В подобные моменты, — сказал Скотти, — я думаю, что создателю моему лучше было бы кропать дешевенькие триллеры. Я вообще-то не просил его, чтобы меня придумывали.
— Мы не должны просто сидеть здесь и дожидаться, пока бесноватые разорвут нас на части! — выпалила Сюзанна. — Хотите сдаваться — пожалуйста! Достаточно спуститься по лестнице — и вас ждет там теплая встреча! Лично я собираюсь покрепче забаррикадироваться, хотя бы по той причине, что буду последней идиоткой, если сдамся, а через минуту придет помощь.
— Она права, — просипел Козерог.
Хватило нескольких минут, чтобы вывести из строя оба лифта, запрудить мебелью лестничные пролеты, отступить к стойке приемной и припереть единственную дверь тяжелым письменным столом. Все перезарядили оружие, залегли за поваленными на бок столами и стали ждать.
Грохот внизу не стихал, хотя, похоже, крушить там было уже нечего. Медвежонок крепко прижал к пушистой груди автомат, и ему было грустно как никогда. Борясь за жизнь, он уже натворил много такого, за что его создатель никогда бы не похвалил, и теперь Мишка гадал, правильно ли он поступил. Его стало «меньше», это во-первых. Раньше-то ведь он был особенным. Рядом с ним и ружья не стреляли, и дурные вещи не случались ни с кем, потому что... Потому что он был Мишкой. А быть особенным недостаточно для того, чтобы спасти своих приятелей от напасти Беса. Вот и взял он в лапы оружие, чтобы попробовать заставить мир стать таким, каким ему положено быть. Он порвал со всем, что сделало его уникальным, и ничего хорошего ему это не принесло.
Мишка собрался попрощаться с жизнью, а вместе с ним и его друзья. Внезапно за спиной открылась дверь, и он резко развернулся, держа палец на спусковом крючке. Шериф Эриксон, прищурившись, уставился на направленные на него стволы автоматов, поморгал и поднял руки. Все разом облегченно вздохнули и приопустили оружие.
— Прошу прощения, шериф, — сказал Коллинз. — Тут такое творится, что я забыл, что вы еще... отдыхаете. Как вы себя чувствуете?
— Да отлично я себя чувствую, — ответил шериф. — Было дело, конечно, малость... нездоровилось, но сейчас все нормально. Нет, правда, я в отличной форме и хотел бы вам помочь. Если мне вернут пистолет.
— Не думаю, шеф, что это хорошая мысль, — осторожно заметил Льюис. — Ступайте и поспите еще. Мы тут сами разберемся.
Эриксон кивнул, развернулся и побрел в кабинет, захлопнув за собой дверь. Ему не доверяли. Но он их не винил. Он побывал Бесом, и не исключено, что это повторится, хотя Эриксон чувствовал, что его рассудок стал намного яснее, чем в последние несколько месяцев. Он помнил совершенные им убийства как серии мрачных снов, в которых он выступал лишь в роли безмолвного, беспомощного наблюдателя. Убийства по-прежнему казались ему галлюцинациями, хотя он не сомневался в том, что это дело его рук. Маньяком, которого он так мечтал изловить, был он сам.
Эриксон сел за письменный стол. Он знал, что надо сделать. Он чувствовал спокойствие и уверенность, и не было в нем ни капельки страха. Что бы ни случилось, он не может позволить Бесу опять вселиться в него. Непросто будет осуществить задуманное без пистолета. Эриксон поискал глазами вокруг, и взгляд его споткнулся о штырь для наколки документов. То, что надо. Он взял штырь, осторожно поставил перед собой и снял наколотые на него бумаги. Просматривать их не стал — ничего они теперь для него не значили. Штырь был восемь-девять дюймов длиной. Хорошая длина, вполне достаточная. Положив ладони на стол по обе стороны от штыря, Эриксон нагнулся так, чтобы штырь оказался прямо против его глаз. Страха не было ни капельки.
