— Верховный главнокомандующий прислал вам подарок, — доложил солдат. — Он сказал, это для вашей коллекции.
Кэллеген хотел было поблагодарить солдата, но тот отвернулся и продолжил выполнять обязанности часового. Священник растерянно поморгал часовому в спину, попятился в прихожую и захлопнул дверь.
Его коллекции? В разговоре с Ройсом он едва упомянул о своем интересе к дешевым журналам на газетной бумаге и всевозможным реликвиям, но главнокомандующий, кажется, пропустил это мимо ушей. Крышка коробки была залеплена липкой маскировочной лентой. Может, внутри записка — в любом случае, гораздо интереснее отнести эту загадочную штуковину в кабинет, чем стоять посреди прихожей и гадать, что внутри.
Кэллеген принес тяжелую коробку в кабинет, водрузил на стол и отправился за ножницами. Как всегда, они нашлись в самую последнюю очередь. Он быстро разрезал ленту, поднял крышку и замер: в нос ударил запах — густой, неприятный и смутно знакомый. Кэллеген положил крышку рядом с коробкой, достал изнутри ком бумаги, прежде, очевидно, уже использовавшейся в качестве упаковочной, и наконец увидел то, что прислал ему Ройс.
Это была голова Лестера Голда. Один глаз выбит, затылок — сплошное темно-красное месиво, рот безвольно распахнут, на подбородке запеклась кровь. Уцелевший глаз с укором глядел на Кэллегена.
«Для вашей коллекции...»
Кэллегена сковал такой шок, что он был не в состоянии почувствовать ни слабости, ни ярости, ни жалости к убитому Голду. В душе и рассудке его осталось место лишь для стремительно растущего ощущения собственного предательства. Они обещали ему, что захват города будет произведен цивилизованными методами и с минимальным применением силы.
Они лгали.
Надо выбраться из дома. Надо пробраться в город и своими глазами взглянуть, чем на самом деле занимаются крестоносцы. Если они лгали ему о количестве примененной силы, о чем они лгали еще? Боже милостивый, чему он развязал руки здесь, в Шэдоуз-Фолле?
Кэллеген больно прикусил губу и задышал глубоко, пытаясь взять себя в руки. Надо хорошенько все обдумать. Очевидно, Ройс не рассматривал его как угрозу планам крестоносцев, иначе не прислал бы ему голову. Это было сделано для того, чтобы запугать его и отбить охоту вмешиваться. Ройс думает, что он слабый. Что ж, придется доказать, что главнокомандующий заблуждается.
Выбраться из дома большого труда не составит. Часовой стоит у входной двери и, возможно, еще кто-нибудь наблюдает за черным ходом. Однако вряд ли кто-то стережет двери в патио, поскольку они ведут в обнесенный каменной стеной сад, выхода из которого нет. За исключением оставшейся еще от прежних владельцев низенькой двери — они сделали ее для собаки. Кэллеген никогда не пользовался ею, и дверца заросла. Теперь увидеть ее было невозможно, если не знать, где она. Протиснуться сквозь нее будет непросто, но он постарается. Он обязан постараться.
Кэллеген накрыл коробку крышкой, погладил ее, будто прося прощения, и вышел в патио прежде, чем успел начать обдумывать причины не делать этого.
Все прошло гладко. Никто его не заметил, никто не попытался остановить. Машина его стояла на улице там же, где он ее оставил. Кэллеген открыл дверь, забрался внутрь, в любую секунду ожидая окрика или даже пули, однако все было тихо. Он повернул ключ, пробормотал короткую молитву и поехал в город. В преисподнюю.
На каждой улице попадались здания либо разрушенные снарядами, либо сожженные. Пожары продолжали бушевать, и никто не тушил их. Всюду виднелись тела расстрелянных мужчин и женщин, некоторые были насажены на колья оград в устрашение остальных. Часто по дороге попадались распятые — прибитые через руки к каменным стенам тяжелыми железными костылями. Некоторые из них были еще живы. И повсюду стены пестрели символами и лозунгами. «Кайся, грешник!» «Виновных — к ответу!» «Это День Божьего Суда!»
Раскинув руки, тела на улице в лужах собственной крови лежали там, где их застала смерть. Начинали слетаться мухи. Кэллегену пришлось сбавлять скорость, чтобы объезжать мертвых. Чем ближе центр города, тем больше было пожарищ.
