— Я так счастлив, — прошептал Эш. — Все, что осталось во мне, принадлежит тебе, пока я с тобой, сколько бы это ни продлилось. Как бы мне хотелось предложить тебе больше.
— Мы найдем способ не разлучаться, — сказала Рия. — Думаю, это будет не трудно: мы ведь, в конце концов, в Шэдоуз-Фолле.
— Сколько бы это ни продлилось. Ты знаешь, у меня недавно были такие странные чувства. Вернее, предчувствия. Нехорошие. По-моему, к нам идет настоящая беда. Что-то достаточно могущественное, чтобы нести угрозу всему городу.
— Не у тебя одного предчувствия, Леонард. Последние несколько недель паранойя, кажется, охватила всех жителей. Не мог бы ты выразиться чуточку поконкретнее?
— Извини. После возвращения я стал видеть некоторые вещи намного отчетливей, и тем не менее это видение скорее сродни предчувствиям, чем чему-либо еще. Что-то там, за пределами города, наблюдает и выжидает подходящего момента, но я понятия не имею, что это. И это что-то — живое, вот и все, что я чувствую.
— Не много.
— Я так не думаю.
— Ты ведь наверняка размышлял об этом. Как ты думаешь, что это может быть?
— Не знаю. — Эш покачал головой. — Но очень хочу знать, не в этом ли причина того, что меня вернули сюда. Наверняка.
— Да, скорее всего так, — согласилась Рия. — Может, это я вернула тебя, потому что так в тебе нуждалась.
— Может быть. В Шэдоуз-Фолле и не такое случалось. Какое красивое на тебе платье. Можно я помогу расстегнуть молнию?
Глубоко под Каер Ду, крепостью эльфов, где-то в самом сердце страны-под-горой, три фигуры шагали по широкому земляному туннелю. Двое были высоки и красивы, третий — нет, но каждый из них нес знатность и благородство, как покрытые вмятинами, видавшие виды щиты, с которыми они выходили не из одной битвы. В туннеле было темно, но блуждающие огни сотнями танцевали в воздухе вокруг трех спутников. Их голубовато-белое сияние, яркое и холодное, бросало отсветы на земляные стены, и тем не менее ни один из троицы не отбрасывал тени.
Оберон с Титанией и горбатый эльф по имени Пак наконец остановились перед широким люком, располагавшимся вровень с земляным полом. Люк площадью в двадцать квадратных футов представлял собой сооружение из толстенных дубовых досок, схваченных вместе стальными полосами и серебряными заклепками. Слова и изречения на языках, более древних, чем человеческие, были вырезаны на досках люка и вытравлены кислотой на стальных полосах. Не было ни кольца, ни какого-либо механизма, при помощи которых люк можно было поднять, если бы, конечно, нашелся тот, у кого хватило бы сил потревожить его колоссальную массу.
Оберон, король страны эльфов, молча смотрел на люк. Ни признака мысли, ни тени чувства нельзя было прочесть в его холодных голубых глазах и на застывшем бесстрастном лице. Оберон был десяти футов ростом, тело его, словно составлявшее единый мускул, было закутано в мантию цвета крови, и тем не менее стоявший перед люком король казался просителем, не уверенным в приеме, который его ждал.
Титания, его супруга, королева Фэйрии, стояла с ним рядом. На пару дюймов выше Оберона, она была облачена в мантию цвета чернее ночи с серебристой отделкой, но под короткими черными волосами лицо ее своей бледностью напоминало лицо призрака. Они давно были вместе, король и королева, и, будь оба людьми, они задумались бы, любовь или воспоминания столько веков хранят их союз. Но они были эльфами, с чувствами более глубокими и яркими, чем любой человек в состоянии познать или вынести, и любовь их была вечной.
Пак, уродливый и озлобленный, единственный из всех эльфов обделенный статью и красотой, согнув волосатые ноги, опустился на корточки подле люка. Одна рука его свисала ниже другой по прихоти его горбатой спины. Высохшая ладонь напоминала клешню, и он лениво пошкрябал ногтями по древнему дереву. Разряды статического электричества заискрились у кончиков его пальцев, а из-под ногтей полетели завитки стружки. Под утолщениями рогов, бугрившихся над его лбом, озорно горели зеленые глаза, хотя лицо было чрезвычайно серьезно. Он рассеянно почесался под шкурой, в которую был одет, резко контрастировавшей с элегантными мантиями его спутников. Пака мало заботили изящество и показная светскость, поскольку уродство лишило его и того и другого.
