Город - страница 9

Шрифт
Интервал

стр.

Множеству великих моих соотечественников приходилось подолгу сидеть в тюрьмах. А я той ночью понял, что мне великим русским никогда не стать. Несколько часов в одиночке, где даже пыток нет, только тьма, тишина и холод, — и я уже почти сломался. Те пламенные души, что по многу зим проводили в Сибири и выживали, — у них было такое, чего нет у меня: великая вера в прекрасное будущее — царствие небесное, справедливый рай на земле или просто возможность отомстить. А может, их забивали до того, что они превращались в животных — ходили на задних лапах, служили хозяевам, жрали помои, спали по приказу, и снилась им только могила.

Наконец, что-то послышалось. Шаги, несколько пар тяжелых сапог. В замке повернулся ключ. Я вскочил на койке и треснулся головой о низкий потолок — так сильно, что до крови прокусил губу.

Два охранника — у одного в руках коптилка, и огонька красивее я в жизни не видал, гораздо лучше рассвета, — ввели в камеру нового зэка. Молодой военный в форме. Он оглядел камеру так, словно квартиру себе снимал. Высокий, держится очень прямо — высится над охранниками, и, хотя у тех пистолеты, а он стоит безоружный, казалось, командовать ими будет он. Каракулевую шапку он держал в одной руке, кожаные перчатки — в другой.

Пока охранники выходили, захлопывали за собой дверь и запирали, пока от нас уносили свет, военный смотрел на меня. Перед возвращением тьмы я разглядел его лицо, потому и запомнил: высокие казацкие скулы, губы слегка кривятся в усмешке, соломенные волосы, а глаза такие голубые, что любой арийской невесте понравятся.

Я сидел на верхней койке, а он стоял на каменном полу, и по тишине я понимал, что с места он не сдвинулся. В темноте мы по-прежнему разглядывали друг друга.

— Еврей? — спросил военный.

— Что?

— Ты еврей? Похож на еврея.

— А вы на фашиста.

— Я знаю. Ich spreche ein bisschen Deutsch[3], к тому же. Просился в разведку, да разве послушают? Так ты, значит, еврей?

— А вам какое дело?

— Нечего стыдиться. Мне нравятся евреи. Эмануил Ласкер у меня второй любимый шахматист. На одну ступеньку ниже Капабланки… А Капабланка — это Моцарт, чистый гений. Нельзя любить шахматы и не любить Капабланку. А вот в эндшпиле никто не сравнится с Ласкером. Еда есть?

— Нет.

— Руку протяни.

Наверняка ловушка. Мы так в детстве играли, ловили дураков. Он сейчас меня по ладони шлепнет или я так и буду сидеть с протянутой рукой, пока не пойму, что меня облапошили. Но раз предлагают еду, отказываться нельзя, хоть и поверить трудно. Я вытянул руку во тьму и стал ждать. Через секунду у меня на ладони лежал ломтик чего-то холодного и жирного. Не знаю, как он отыскал мою руку, но как-то нашел, причем сразу, не шарил.

— Колбаса, — сказал он. Помолчал. — Не переживай. Не свиная.

— Я ем свинину. — Понюхав колбасу, я отгрыз кусочек. От мяса она отличалась так же, как пайковый хлеб от настоящего, но в ней был жир, а жир — это жизнь. Я жевал этот ломтик как мог медленно, чтобы хватило на подольше.

— Чавкаешь, — раздалось замечание из тьмы. Скрипнуло — военный сел на нижнюю койку. — И полагается говорить «Спасибо».

— Спасибо.

— На здоровье. Как зовут?

— Лев.

— А фамилия?

— А вам какое дело?

— Да просто вежливость, — сказал он. — Например, если я с кем-нибудь знакомлюсь, я говорю: «Добрый вечер, меня зовут Николай Александрович Власов, друзья называют меня Коля».

— Да вам просто хочется узнать, еврейская у меня фамилия или нет.

— А еврейская?

— Да.

— Ага. — Он удовлетворенно вздохнул: инстинкт его не подвел. — Спасибо. Даже не знаю, чего ты так боишься ее называть.

На это я не ответил. Если он не знает чего, нет смысла и объяснять.

— И за что ты здесь? — спросил он.

— Поймали. Дохлого фрица обирал на Воинова.

Военный встревожился:

— Фрицы уже на Воинова? Началось?

— Ничего не началось. Он летчик с бомбовоза. Выбросился с парашютом.

— Наши сбили?

— Мороз его сбил. А вас за что?

— Да по глупости. Думают, я дезертир.

— Чего не расстреляли?

— А тебя чего не расстреляли?

— Не знаю, — признался я. — Сказали, что я «как раз капитану».

— А я не дезертир. Я студент. Я диплом защищал.

— Да ну? Диплом? — Никогда у дезертиров не бывало глупее предлога.


стр.

Похожие книги