Дьюл называл громил Шаор «каяна», — слово означало «лишенные разума».
— Бедняги, — прошептал Раоден. Галладон согласно кивнул.
— Ты звал нас, сюл?
— Да. Пойдемте со мной.
Получив в помощники физически сильных и нечувствительных к боли каяна, Мареш с командой приступил к ремонту и созданию каменной мебели, чтобы сохранить жалкие запасы дерева. Теперь у Раодена появился собственный стол — тот самый, при помощи которого он напомнил Таану о прошлом скульптора. Трещину посередине замазали раствором, и стол выглядел почти как новый, даже резьба прекрасно сохранилась.
На столе лежало несколько книг. Работы в Новом Элантрисе требовали постоянного присутствия принца, и ему редко удавалось добраться до потайной библиотеки, так что он принес некоторые книги домой. Элантрийцы привыкли видеть его сидящим над книгами и не беспокоили вопросами, хотя на томах даже сохранился съедобный кожаный переплет. С растущей настойчивостью принц изучал Эйон Дор. Боль усиливалась день ото дня; порой она набрасывалсь на него с такой жестокостью, что Раоден едва не терял сознание. Пока приступы оставались терпимыми, но он понимал, что балансирует на грани. Принц попал в Элантрис всего полтора месяца назад, но он сомневался, что протянет еще месяц.
— Не понимаю, почему ты настаиваешь на том, чтобы посвящать нас в мельчайшие подробности Эйон Дор, — пожаловался Галладон, когда Раоден потянулся к открытой книге. — Я не понимаю и половины твоих рассуждений.
— Ты обязан заставить себя слушать внимательно и запоминать, Галладон. Что бы ты ни говорил, я знаю, что ума тебе не занимать.
— Может быть. Но мне возня с Эйон Дор не доставляет удовольствия. Это твое увлечение, а не мое.
— Послушай, дружище. Я уверен, что секрет нашего проклятия кроется в Эйон Дор. Приложив время и усилия, мы найдем разгадку. Но, — принц поднял палец, — если со мной что-то случится, поиски придется продолжить вам.
Дьюл фыркнул.
— Скорее я превращусь во фьерденца, чем ты станешь хоедом.
«Оказывается, я хорошо скрываю боль».
— Неважно, — вслух ответил Раоден. — Глупо не иметь запасного варианта. Я запишу все открытия, но вам двоим необходимо внимательно меня слушать.
Галладон мученически вздохнул.
— Ладно, сюл. Что ты обнаружил? Еще один фактор, влияющий на зону действия эйона?
Принц улыбнулся.
— Нет, гораздо интереснее. Я знаю, почему Элантрис затянуло слизью.
Карата с Галладоном оживились.
— Правда? — спросила элантрийка и заглянула в открытую книгу. — Здесь написано почему?
— Нет, слизь появилась по нескольким причинам. Но основная разгадка вот здесь. — Он указал на иллюстрацию.
— Эйон Эйш? — спросил дьюл.
— Правильно. Вы помните, что кожа прежних элантрийцев отливала серебром? Люди даже говорили, что она светится.
— Правда, — подтвердил Галладон. — Неярко, но когда отец входил в темную комнату, его силуэт чуть светился.
— Потому что тело каждого элантрийца постоянно ощущало Дор, — объяснил принц. — Между нами существует связь. Такая же связь имелась между самим Элантрисом и Дор, хотя ученые не понимали почему. Дор пропитывала город, и камни домов и мостовой сияли, как будто внутри них горело пламя.
— Наверное, жителям было трудно засыпать, — трезво рассудила Карата.
— Можно было чем-то завесить стены комнаты, — ответил Раоден. — Но впечатление от сияющего города поражало, впрочем, многие элантриицы принимали его за должное и научились спать при свете.
— Потрясающе, — безучастно произнес Галладон. — Так что там со слизью?
— Существуют плесень и мхи, которые питаются светом. Свечение Дор отличалось от обычного солнечного света и притягивало особый вид плесени. Тончайший, почти прозрачный слой грибка покрывал все вокруг; элантрийцы не пытались с ним бороться — его почти не замечали, и к тому же сияние от него усиливалось. Плесень никому не мешала, пока не погибла.
— Свечение пропало… — начала Карата.
— И плесень начала гнить, — закончил принц. — А поскольку грибок покрывал весь Элантрис, то теперь его заменила слизь.
— И в чем смысл лекции? — с зевком спросил дьюл.
— Еще одна нить, еще одна догадка о том, что случилось во время реода. Приходится распутывать клубок с конца, дружище. Мы пытаемся выяснить, что произошло десять лет назад; возможно, если понять, что натворил реод, мы узнаем, что его вызвало.
