Сжав от холода полные плечи и, поправив жакет на груди, молодуха сказала: - Под вечер, как прогонят коров, приходи. И смущённо, меня не касаясь, вёдра взяв, по тропинке пошла. Чуть глаза опустив, опасаясь мутно-серых окошек села.
Было скудно кругом и тоскливо. Я стоял на дороге один.
Только в небе вдруг горько-счастливо
зарыдал пролетающий клин.
Запоздалый, пронзительный, долгий,
по небесной дороге крутой
клин летел и кричал без умолку,
и прощался навеки со мной.
Этот плач выворачивал душу.
Я бежал и кричал им с земли.
Плач слабел. Доносился всё глуше,
и растаял... растаял... вдали.
Было пусто кругом. И погано. Я стоял на дороге один. А потом, словно в дуло нагана, исподлобья взглянул в магазин. И, ругаясь с двоюродной тёткой, ведь она продавщицею там, я разжился вдобавок селёдкой и поплёлся к прибрежным кустам...
Добавляли потом с мужиками,
на задворках, на свежих дровах.
И я взмахивал плавно руками,
им рассказывая о журавлях.
А очнулся я всеми забытый и разбитую тронул губу. У дороги, дождями размытой, я стоял, прислонившись к столбу.
И пошёл я, канавы считая, и выкрикивал в небо слова... У калитки, меня поджидая, неумело курила вдова.
Усадила за стол. Укоряла... А я чуял - иду я ко дну. Но, рукой дирижируя вяло, всё затягивал песню одну: - Я моряк, затерялся на суше... и не знал этой песни конец. И шептал беспрерывно: -Танюша... И всё лез целоваться, подлец.
Всё мне чудились дальние реки. Тяжелела моя голова.
Приближалися первые снеги.
В огородах лежала ботва...
Пауза.
Вадим. А? Это же про меня! Один к одному! (Отворачивается, утирает глаза)
ЯВЛЕНИЕ ПЯТОЕ
Резкие звонки в дверь. Вадим, машинально запихивая томик во внутренний карман пиджака, смотрит пару секунд на Валерию, мрачнеет, идёт открывать. Михеич и Волос. Проходят по-хозяйски в комнату. Волос по кивку Михеича выдвигает стол от стены на середину, выставляет из сумки две бутылки водки, палку колбасы, банку консервов, свежие огурцы в пакете.
Волос (Вадиму). Помог бы, фраер! Тащи хлеб, посуду... (Не дождавшись ответа, сам приносит из кухни тарелки-стаканы, режет колбасу) Блатарь хренов!..
Михеич (подставляет стул к столу, садится, указывая жестом Валерии и Вадиму). Ну, подсаживайтесь... (Важно, раздумчиво) Вот, парень, и срок подоспел. Садись, садись... Давай-ка выпьем, да приступим.
Вадим берёт второй стул, садится чуть в стороне от стола. Валерия остаётся в кресле. Волос притаскивает с ворчанием табурет из кухни, садится, наливает в три стакана.
Вадим. За угощение благодарствую, только я чаю уже напился, так что, господа-товарищи, давайте ближе к делу.
Михеич. Вон оно как... (Берёт свой стакан, чокается с Волосом, выпивает)
Волос. Ишь, фраер, на понт берёт - перо, видать, в бок захотел!.. (Глотает)
Вадим (Волосу). Знаешь, родимый, у меня за плечами психушка, двадцать лет пьяного угара, две попытки суицида... (В тон) Так что за базаром следи, фраер!..
Волос (щерится). Чё, базарила, жизнь-копейку на кон ставишь?
Вадим. А вы, молодой человек, помните, что ещё Гуссерль был не совсем прав, утверждая, будто жизнь есть существование? Не вполне согласиться можно и с Кьеркегором, считавшим жизнь выше существования. И уж совсе-е-ем не прав Ортега-и-Гассет, отрицавший жизнь вне существования. Мне кажется, всё же ближе к истине Монтень и наш блаженной памяти отец Павел Флоренский, которые утверждали: жизнь есть жизнь... (Проникновенно) Надеюсь, вы согласны?..
Михеич (жуёт задумчиво кусок колбасы, хрустит огурцом) Ну, ладно, хватит дурить! О деле, так о деле. (Вытирает руки о штаны, достаёт из барсетки лист бумаги, разворачивает, кладёт на край стола к Вадиму, показывает пальцем). Вот здесь вот напиши-ка данные паспорта своего да распишись - боле ничего от тебя и не требуется. Да, ещё ключи вынь да положь. А денежки твои - вот они, в сумке у меня, щас и получишь.
Вадим. Нет, многоуважаемый Иван Михеевич, это ВЫ сейчас денежки от меня полyчите. Вот они - двадцать тысяч рублей ноль-ноль копеек. (Выкладывает деньги из кармана) Весь мой долг... Извольте принять.
Волос пучит буркалы на Вадима, потом на шефа, рот раскрыт. Михеич тупо смотрит. Пауза.
