Я чувствовал себя незваным пришельцем, который стоит перед безмолвными памятниками, оставленными некоей великой цивилизацией.
Атмосферу нереальности и одиночества усиливали реки тумана, текшие по сторонам отрога, на котором стояли хижины. Лишь узкий гребень возвышался над белым потоком, который растекался и ширился, пока утренний воздух, столкнувшись с туманом далеко в глубине долины, не прогонял его вверх. И тогда он, обтекая деревню снизу и сверху, угрожал поглотить ее. Когда вставало солнце, облако пара начинало светиться, переливаться сотнями оттенков — бледно-лиловых и розовых, искрящихся золотом и пылающих багрянцем, который временами пронизывает сердцевину опала. В иные дни туманы не исчезали допоздна, но обычно они оставляли деревню к девяти часам утра.
Даже в сезон дождей в начале дня чаще всего бывала ясная погода: в это время тучи высоко в горах копили силу для послеполуденных ливней. Мало-помалу туманы отступали, и постепенно открывался вид на окрестности Сусуроки. Прежде всего появлялась роща остроконечных казуариновых деревьев в Гохаджаке, на верхних ветвях которых висели клочья тумана, привнося в пейзаж что-то от одиночества горных вершин. Дальше на юг над обрывом повисла скрытая под кронами деревьев, но хорошо знакомая мне по многим посещениям деревушка Экухакука — пять или шесть полуразрушенных домов, которые, казалось, вот-вот сорвутся на дно долины, лежавшее тридцатью футами ниже. Отсюда было не больше пятнадцати минут ходьбы до Менихарове. Самое большое селение на отроге, оно располагалось ниже остальных и поэтому производило меньшее впечатление: лишь пологий спуск вел от него к реке Асаро.
В каком бы месте я ни сошел с середины улицы, я видел под собой почти одно и то же. По обоим склонам отрога сразу начинались огороды — аккуратные прямоугольники, придававшие вид стеганого одеяла крутым склонам и узким террасам, нависшим над притоками реки Асаро. Обычно грядки разделялись неглубокими канавками, шедшими под уклон; канавки уводили глаз вдаль, вниз по склонам холмов и вверх по противоположной стороне лощины. Утренние тени усиливали впечатление объемности. Каждый участок был огорожен забором; яркие листья на стеблях батата покоились на ложе из собственной тени.
На площадках террас кое-где виднелись шалаши, разделенные высокой травой или казуаринами. Между деревьями и дальше вниз по скалам вилось несколько узких тропинок, спускавшихся к одетым густой растительностью берегам речки. Ступив на них, ты будто захлопывал за собой дверь, ведущую в долину. Волнистая линия отрога на фоне неба и солнце, горящее на голых скалах, выскальзывали из поля зрения и превращались в воспоминание, в образ, лежащий в глубинах сознания и ожидающий своего времени. Перед тобой вместо простора деревни оказывался мир, наполненный как бы нежелавшими вторгнуться в тишину звуками: еле слышным позваниванием тонких игл на деревьях, которое было не более чем воспоминанием о беспокойном живом воздухе наверху; глухим эхом шагов по сырой земле, пружинящей под ногами пришельца; мечтательным журчанием воды, посеребренной одинокими горными истоками, огибающими гладкие камни и скользящими в молчании подернутых зеленью заводей. Даже свет был приглушен, его поперечные лучи не без труда пробивались между вертикалями деревьев. У гигантских таро (выше среднего человеческого роста) листья образовывали хрупкие своды, будто сделанные из тончайшей яшмы; каждая их прожилка рисовалась так же ясно, как деталь на архитектурном чертеже. Причудливые силуэты кустов кротона и драцены составляли неподвижные группы, подобные наивным символам какого-то первобытного культа природы.
По мере того как за отступающими туманами открывалась долина, становились видны и другие селения: Горохадзуха, лежавшая на другом берегу реки, на западной стороне отрога, и Асародзуха, находившаяся над обрывом с восточной стороны. Первая была к Сусуроке ближе, чем даже Гохаджака. Между моей деревней и Го-рохадзухой существовали тесные связи, и я хорошо знал ее. С жителями Асародзухи люди Сусуроки почти не общались (их разделяла традиционная вражда), но через Асародзуху вел кратчайший путь к административному пункту, и я часто ходил этой дорогой за покупками, срезая таким образом не меньше двух миль.
