– Я не люблю, когда люди на меня смотрят, – сказал Людовик-Карл, не поднимая глаз от книги. – Я бы хотел, чтобы ты этого не делала.
– Я думала, что ты немного похож на свою мать.
Людовик-Карл быстро поднял глаза.
– Ты видела мою мать?
– Давно, когда ты был еще младенцем. Она была очень добра ко мне.
Мальчик с готовностью кивнул.
– Она всегда добрая. – И понизил голос:
– Но мы не должны говорить о ней здесь. Им это не нравится.
– Очень мудро. Что ты читаешь?
– Книгу Руссо. Гражданин Робеспьер считает, что он прекрасный человек. Они забрали у меня все книги, которые мне подарил папа, зато дали вон те. – Людовик-Карл кивнул на четыре книги, сложенные рядом с ним на столе.
Катрин протянула руку за томом в темно-синем переплете.
Людовик-Карл быстро положил на книгу руку, чтобы помешать Катрин взять ее.
– Нет.
Катрин с удивлением посмотрела на него.
Мальчик встретил ее взгляд.
– Это не та книга, которую тебе следует смотреть, гражданка.
– Почему?
– Там картинки с раздетыми мужчинами и женщинами, и они делают… – Людовик-Карл умолк, а затем неохотно пояснил:
– Такую книгу неприлично смотреть даме, которая знала мою маму.
– А для тебя прилично? Мальчик пожал плечами.
– Не знаю. – И кивнул в другой конец комнаты на Симона:
– Он говорит, это единственные книги, какие должен читать мужчина.
– Ты ему веришь?
– Не знаю, – повторил Людовик-Карл. – Откуда мне знать, что правда, а что не правда, когда все говорят мне разное?
– Тебе нравятся гражданин Симон и его жена?
– Знаешь, они часто бывают веселые. – Из его глаз на короткое время ушло так старившее его выражение взрослой обреченности, и мальчик тоскливо сказал:
– Только я бы хотел, чтобы они иногда разрешали мне видеться с мамой.
– Но ведь она… – Катрин осеклась, потрясенно сообразив, что мальчик говорит о матери как о живой. Людовик-Карл думал, что его мать жива! Катрин с минуту помолчала, затем спросила:
– А где твоя мама?
– В квартире этажом выше с моей сестрой и тетей. – Рука мальчика крепче сжала книгу. – Они говорят: она плохая женщина и я не должен о ней говорить.
Приступ острейшей жалости пронзил Катрин.
– Я не считаю ее плохой и думаю, об этом ты должен сам судить, Людовик-Карл.
– Шарль. Здесь меня называют Шарль.
Катрин улыбнулась.
– Постараюсь запомнить.
– Да, трудно запомнить все, чего от тебя хотят. – Взгляд мальчика снова стал невыразительным и усталым, как у древнего старца. – Мама говорит, нужно все делать как можно лучше, когда делаешь.
Катрин понимала, что слишком задержалась здесь и ей следует возвращаться к компании у очага, однако ей очень не хотелось оставлять мальчика. Людовик-Карл был так страшно одинок.
– Ты любишь цветы?
Мальчик кивнул.
– В Версале у нас были красивые сады, и даже в Тюильри… – Он умолк, а потом его взгляд устремился к лицу Катрин. – Моя мама любит цветы. У нее духи с запахом фиалок.
– У моего кузена в городе есть сад, где растут очень красивые фиалки. Хочешь, я принесу их тебе? Ты мог бы ухаживать за ними и смотреть, как они растут.
Людовик-Карл неуверенно сказал:
– Я ничего не знаю о том, как выращивать цветы.
– Тогда я тебя научу. У меня есть сад, он даже больше, чем сад в Версале, и называется Вазаро, я тебе про него расскажу.
Лицо ребенка осветилось надеждой.
– По-моему, мне бы это понравилось.
– Я знаю, тебе понравится. – Катрин встала. – И я расскажу тебе про моего друга Мишеля. Мишель тебе тоже понравится. Он лишь немного старше тебя и знает все про цветы, духи…
– А он придет сюда навестить меня? Мы могли бы поговорить и поиграть в мяч в… – Неожиданно радость сошла с лица мальчика. – Я забыл. В Тампль никто не должен приходить.
– Зато я буду навещать тебя, – мягко произнесла Катрин. – И по крайней мере могу рассказывать тебе о Мишеле. У меня есть еще подруга, она знала твою маму гораздо лучше, чем я, и тебя тоже. Ее зовут Жюльетта, и мы можем поговорить о ней тоже.
Людовик-Карл кивнул и робко улыбнулся.
– Ты очень добра. Я знаю, что не должен просить слишком много.
Слезы жгли ей глаза. И было трудно говорить спокойно.
– Я приду к тебе послезавтра, Людовик-Карл.
– Шарль, – серьезно поправил он. – Просто Шарль.
