И вот немолодой физик, не утративший физической формы, наоборот, регулярно ее поддерживающий, решил при помощи русского рукопашного боя, которому его обучал якут, показать армянину Карену Мартиросяну, чем еврей отличается от азербайджанца. Они сцепились. Кто-то из сотрудников ресторана вызвал милицию, наряд появился, когда процесс «обучения» еще не был закончен, и учителя с учеником (к приезду милиции катавшихся по полу) доставили в отделение, где находились мы с Пашкой.
«Я тебя все равно убью, азербайджанская морда!» – кричал Мартиросян. Яков Соломонович в ответ орал, что ведет свой род от Моисея. Карен вопил, что Саид, падла, его не обманет, и то, что он, падла, бороду и усы сбрил, еще ничего не значит. Карен Саида, падлу, все равно узнал! Яков Соломонович требовал, чтобы милиция дала ему возможность научить этого армянина отличать еврея от азербайджанца. Милиция, разобравшись в деле, показала Карену паспорт Якова Соломоновича, но это не сыграло никакой роли: Карен заорал, что Саид, падла, себе любой паспорт сделает, хоть на фамилию Иванов, хоть бен Ладен.
– Радуйтесь, что вас за араба не приняли, – сказали милиционеры Якову Соломоновичу.
На это Яков Соломонович ответил, что в таком-то случае он не особо удивился бы. Еврея с арабом как раз можно спутать, если на него смотрит русский или армянин. Через некоторое время он, кстати, помог моему знакомому оперу Андрюше определить национальность двух типов, что оказалось затруднительным делом для нашей милиции.
А в тот раз милиция не только не задержала Шейнина ни на какое количество суток, а даже выразила Якову Соломоновичу благодарность за помощь в поимке опасного преступника, объявленного в розыск в семи странах. Яков Соломонович вытер пот со лба и заявил, что его предки (их он перечислил, слава богу, начиная не с Моисея, а только репрессированных в двадцатом веке) сейчас в гробах переворачиваются, узнав, что он оказал содействие органам, да еще и семи стран.
В тот раз я сделала сюжет о Карене Мартиросяне и передала гражданам просьбу сообщить в органы, если им «посчастливилось» пересечься по жизни с Кареном. Не сообщил никто. Видимо, так были напуганы люди этим типом. Такая рожа только в кошмарном сне может присниться! Его кровника Саида, падлу, так никто и не нашел. Да, в общем-то, и не искали – нашим органам Саид был до лампочки. Карен, насколько мне было известно, отправился топтать зону. А мы с Яковом Соломоновичем еще несколько раз пересекались.
Но домой мне Яков Соломонович не звонил никогда.
– Что случилось? – спросила я.
Яков Соломонович вздохнул.
– Простите, Юлечка Владиславовна, но… Почему-то люди вспоминают о знакомых, когда что-то случается… Редко удается позвонить просто так, узнать, как дела…
– Жизнь у нас сейчас такая, Яков Соломонович, – ответила я. – Ритм сумасшедший. Все крутимся, пытаясь выжить и успеть на поезд, в который, если не поторопишься, можешь и не попасть.
Яков Соломонович опять вздохнул.
– Простите, Юлечка Владиславовна, но мне нужна ваша помощь, – сказал он. – Скорее, ваш совет. Могу ли я к вам приехать? Или встретиться с вами в любом удобном для вас месте?
– Вы сейчас хотите приехать? – уточнила я.
– Да, если для вас это не поздно.
Было девять вечера, а поскольку раньше часа ночи я все равно не ложусь, я пригласила Якова Соломоновича в гости, объяснив, как доехать.
Он вскоре прибыл с букетом цветов и коробкой конфет и за чаем поведал мне не очень веселую историю, приключившуюся с его племянником Левочкой, как я, впрочем, и ожидала.
Обратиться ко мне Якову Соломоновичу посоветовал хорошо известный мне адвокат Зиновий Яковлевич, активно защищающий наших питерских криминальных авторитетов, представляя их интересы в случаях их конфликтов с правоохранительными органами. Зиновий Яковлевич оказался дальним родственником ближайшего друга Якова Соломоновича и, конечно, согласился представлять интересы Левочки.
Меня заинтересовало, что такого мог натворить Левочка, раз он оказался в известном здании на Арсенальной набережной.
Оказалось, что у Левочки была любовь. Весьма странная, с которой мама и дядя вначале долго боролись, но потом махнули рукой, поняв, что сделать ничего не могут.
