Такие, чтобы не стоять зазря на танцплощадке весь вечер, не получив приглашения на танец ни от одного курсанта, еще дома, забыв о девичьей гордости, заготавливали записочки примерно такого содержания: «Меня зовут так-то, стою на таком-то месте, одета так-то. Если вы не против, прошу пригласить меня на танец. С благодарностью…»
Кроме такой записки, еще надо было иметь при себе конфеты, чтобы оплатить услуги ребенка, который отнесет записку. Впрочем, детей, готовых даже без оплаты отнести бумажку кому надо, было предостаточно. У курсантов (я был среди стоящих в стороне и наблюдавших за тем, как другие танцуют) было заведено, что каждый третий танец танцуешь не с той, с которой хочешь, а с той, которую никто не приглашает. Если она приклонит голову тебе на грудь и станет что-то шептать, не надо ей мешать. Зато оттанцевала — и слезай с телеги. Такое правило завел кто-то из выпускников училища и, по-моему, отлично придумал.
Естественно, были и молодые, красивые девушки, которые, неважно, хорошо ли, плохо ли танцевали, были нарасхват.
Мы бродим вокруг танцплощадки, и уже несколько минут за нами ходит семи-восьмилетний мальчик. Павел уверен, что вот-вот получит любовное письмецо, но мы все гуляем, а мальчишка — за нами. Сколько можно ждать? Мой друг молча разворачивается и идет навстречу мальчику. Слышу, как Малашкин спрашивает:
— У тебя есть для меня записочка? Или ты должен мне что-то сказать? Почему молчишь?
А мальчик отвечает:
— Я должен о чем-то спросить дядю, с которым вы гуляете.
Павел был удивлен и разочарован, но с олимпийским спокойствием объяснил:
— Я и он, — и показал на меня, — друзья, близкие друзья. Понимаешь? Так что ты и меня можешь спросить.
— Нет-нет. Я должен сделать все так, как мама велела.
Мы с Малашкиным тогда уже на самом деле были близкими друзьями. Но у всякой дружбы есть граница. Я легонько толкнул его плечом. Но он стоит, не трогаясь с места. Собственно говоря, какие могут быть секреты? Ведь у меня здесь нет знакомых. Пусть Павел стоит рядом. Все-таки друг, который ко мне хорошо относится. Я говорю мальчику:
— Хочешь о чем-то спросить? Спрашивай. Я слушаю тебя. Спрашивай.
Все же что-то его удерживало.
Я его обнял, отвел на несколько шагов в сторону, и он заговорил:
— Мама велела вас спросить… — Он рассмеялся, и вместе со смехом исчезла его стеснительность, отчужденность, вернулась речь. — Дядя, мама велела вас спросить: вы еврей?
Ошеломленный таким вопросом, я, еще ничего не понимая, ответил:
— Еврей.
Еще больше меня ошеломили дальнейшие слова мальчика. Как же могло быть иначе, если говорил он на идише. Не скажу, что слова прямо выскальзывали у него изо рта. Порой они ему давались нелегко. Но мы понимали друг друга. Еще как понимали.
Малашкин стоял, сожалея, что мы говорим на непонятном ему языке. О том, что я еврей, он знал. Но то, что у нас тоже есть свой язык, этого он, видно, не мог себе представить. В тот же вечер он мне сказал:
— Мой учитель, письма которого я тебе давал читать, тоже еврей, но чтобы он с кем-нибудь говорил так, как ты с этим мальчиком, такого я не помню. Я знал еще несколько евреев, все они говорили только по-русски.
— С кем? — спросил я его.
— Что значит, «с кем»? Со мной, с моей матерью.
Честно говоря, зайти к той женщине, которая интересовалась, еврей ли я, мне хотелось, когда я буду один. Удалось это несколько дней спустя. Все выглядело очень естественно. Встреча произошла в субботу, но, понятно, не потому, что Бог создал мир за шесть дней, и в седьмой отдыхал. Мы отдыхали тогда один день в неделю — в воскресенье. Накануне нам разрешалось возвращаться в училище позже. Павел в эти часы был как раз занят: пошел на свидание.
Еврейский островок, или Испорченный Пейсах
На боковой улочке стоял одноэтажный глинобитный домик. Еще до того, как я переступил его порог, до меня донеслись давние домашние запахи. Даже почудилось, что пахнет чолнтом[78]. Хозяйка, Сора, как она представилась, женщина лет сорока пяти, встретила меня приятной улыбкой.
Ее младший сын, симпатичный мальчик, с которым я уже был знаком («Файвл, — добродушно крикнула ему мать, — дай слово сказать!»), протянул мне тетрадь и спросил, видел ли я когда-нибудь, как пишут справа налево. Пока мама занята на кухне, ему хочется похвастаться. Уже третий год дедушка учит его читать и писать, так что он мне сейчас покажет, что умеет. И я услышал:
