В тот август парижане получали по карточкам два яйца, 3,2 унции растительного масла, 2 унции маргарина. Норма на мясо была так мала, что, как шутили в то время, его можно было завернуть в билет на метро, конечно, если билет не был использован, иначе мясо может вывалиться через дырочку, проколотую компостером. В меню большинства парижан входила преимущественно брюква — разновидность турнепса, — которой раньше кормили скот.
Для тех, у кого водились деньги, существовал черный рынок. Обед на четверых стоил 6250 франков. (Секретарша в то лето зарабатывала 2500 франков в месяц.) Яйца стоили 40 центов штука, масло — 10 долларов фунт. Тем, у кого денег не было, оставалось сесть на велосипед и ехать за 20, 30 или 40 миль в сельскую местность в поисках крестьянина, продающего цыпленка или пучок овощей. Это был единственный способ растянуть карточный рацион.
Стены города были увешаны плакатами вишистов. Французских рабочих призывали «объединяться со своими немецкими братьями» или вступать в «Легион против большевизма». На первых полосах коллаборационистских газет, таких как «Ле пти паризьен», «Пари-суар» и еженедельник «Же суи парту» («Я повсюду»), провозглашалось, что «работа в Германии — это не депортация», а из Берлина объявлялось, что «никогда еще германский генеральный штаб не был столь уверен в будущем». На внутренних полосах неприметные рекламные объявления предлагали «отправку мебели на лошадях на дальние расстояния».
И все же каким-то образом Парижу удавалось жить, по воспоминаниям Эллиота Поля, «с легким и веселым сердцем». Никогда еще его прекрасные женщины не казались столь прекрасными. Четыре года скудного рациона и ежедневных поездок на велосипеде укрепили их тела и сделали ноги стройными. В то лето они убирали волосы под широкополые, украшенные цветами шляпы, словно сошедшие с картин Ренуара.
В июле Мадлен де Рош, Люсьен Лелонг и Жак Фат объявили «воинственную моду» — широкие плечи, широкие пояса и короткие юбки — для экономии материала. Некоторые ткани, в которых Франция испытывала недостаток, изготавливались из древесных волокон. Когда идет дождь, шутили парижане, термиты вылезают наружу.
По вечерам парижанки носили туфли на деревянной подошве, громко стучавшие по мостовой. Они привыкли снимать их и возвращаться домой босиком, если в пути их настигал комендантский час. Тогда немецкие патрули слышали лишь стук собственных кованых сапог.
В тот август парижане оставались в городе. Война есть война: традиционный отдых в деревне пришлось отложить. Школы были открыты. Тысячи горожан загорали на набережных Сены. В то лето эта мутная река превратилась в крупнейшую в мире купальню.
Для коллаборационистов и их немецких друзей, для нуворишей черного рынка в таких заведениях, как «Максим», «Лидо» и нескольких кабаре, вроде «Шехерезады» или «Сюзи Солидор», по-прежнему были шампанское и икра. В ту неделю какой-то счастливчик-француз по билету № 174184 двадцать восьмого тиража национальной лотереи выиграл 6 миллионов франков (34 300 долларов) — больше, чем Ален Перпеза привез в Париж в своем колючем поясе.
В субботу, воскресенье и понедельник продолжался сезон скачек на ипподромах в Лоншаме и Отейе. Лошади были тощие, но трибуны были полны. А из Луна-парка — парижского Кони-Айленда — раздавалось утешительное объявление: «Не огорчайтесь из-за пропавшего отпуска. Нажав на педали вашего велосипеда всего лишь 99 раз, вы найдете у нас свежий воздух и солнце».
Ив Монтан и Эдит Пиаф пели дуэтом в «Мулен руж». Серж Лифарь вновь обратился к балету и прославил двух молодых неизвестных исполнителей — Зизи Жанмер и Ролана Пети.
В кинотеатрах продолжали работать проекторы, приводимые в движение электричеством, которое накручивалось с помощью двух велосипедов. В «Гомон палас» подсчитали, что четыре человека, вращающих педали со скоростью 13 миль в час в течение шести часов, могут выработать электроэнергию для двух сеансов. Кинотеатр рекламировал бесплатную стоянку для 300 велосипедов.
Театры открывались в три и закрывались в сумерках. Свободных мест не было. На круглых зеленых тумбах города висели афиши двадцати различных пьес. Во «Вьё Коломбье» давали пьесу Жана Поля Сартра «Нет выхода». В нескольких кварталах от театра, укрывшись в мансарде, ее автор писал памфлеты для Сопротивления.
