Этот эпизод мне запомнился надолго. В первый и последний раз за все время наблюдений мне довелось видеть на воле мастурбирующего гориллу. В результате этого акта Пак получил удовлетворение, хотя мастурбация — не совсем обычный способ отыграться за полученное от Бетховена дисциплинарное взыскание. Особенностью этой встречи было еще и то, что Пак обижался на меня еще целых два часа. Такой длительный промежуток времени был сам по себе примечательным, и меня заинтересовало, как долго гориллы, живущие в группе, могут таить друг на друга обиду после ссор или мелких дрязг.
В отличие от Пака, детеныша Эффи, добродушная шестилетняя дочь Лизы, Квинс, была крайне огорчена ужасной раной на руке Бетховена. Квинс, которая наиболее усердно ухаживала за отцом, ни разу не чистила его шерсть за полугодовой период его выздоровления. Но она подолгу сидела рядом с Бетховеном и с тревогой заглядывала ему в глаза, как бы пытаясь утешить его своим присутствием.
Лиза, занимавшая более низкую ступеньку в иерархии семейства, и ее дети Квинс и Пабло стали проводить рядом с Бетховеном больше времени, очевидно, благодаря сильной привязанности Квинс к отцу, а также его терпимости к младшему сыну Пабло, нашедшему в добрейшем вожаке группы крепкую опору. Как только Бетховен окончательно выздоровел, выражение беспокойства исчезло с лица Квинс и она снова принялась холить массивное тело отца. Мне часто приходилось наблюдать, как она сидела рядом с отцом и с обожанием смотрела на него, словно ожидающий ласки щенок. Всякий раз, когда она встречала на себе ответный взор Бетховена, ее охватывала заметная дрожь. Однажды в конце длительного дневного отдыха Квинс подбежала к отцу после игр и развлечений с другими членами группы. Как только она уселась рядом с Бетховеном и уставилась ему в лицо, он выдал серию урчаний, давая понять, что проголодался. Остальные члены семейства стали издавать такие же звуки, слившиеся в хор, где ведущие партии исполнялись Квинс и Бетховеном. Со стороны могло показаться, что ворчит стая гончих, а не стадо горилл.
Квинс также уделяла много внимания младшему брату Пабло. Озорной малыш нуждался в постоянном присмотре со стороны Квинс и Лизы, вменивших себе в обязанность снимать вечного искателя приключений Пабло с колен, голов или спин работников исследовательского центра, включая меня.
В один из солнечных дней после плодотворных наблюдений за группой 5 — Пабло к этому времени было почти два с половиной года — гориллы собрались идти на кормежку. Упрямый Пабло заартачился и решил остаться. Он, как котенок, поудобнее устроился у меня на коленях и наотрез отказывался сдвинуться с места, хотя к нам подошла Лиза и стала властно похрюкивать на нас обоих. Надеясь, что я выгляжу столь же беспомощно, как и чувствовала себя в тот момент, я откинулась назад, чтобы Лиза забрала своего строптивого мальца и удалилась. Захрюкав еще громче, Лиза схватила Пабло за руку и потащила к себе. Тот захрюкал в ответ и отчаянно вцепился свободной рукой в мою куртку, еще более осложнив обстановку. Тогда я тоже хрюкнула на Пабло, оторвала его пальцы от куртки и подтолкнула к матери. Когда Лиза усадила его на спину, Пабло обернулся и с укором смотрел на меня, пока они не исчезли за поворотом.
Как и большинство подростков, Пабло был неисправимым похитителем перчаток. Однажды он схватил лежавшую рядом перчатку, которую я не успела спрятать и, довольный добычей, побежал к Бетховену; размахивая ею, швырнул на колени патриарха, и она приземлилась с громким шлепком. Старый самец вскочил с криками ужаса, а окружавшие его гориллы разбежались от страха. Только когда животные убедились в отсутствии опасности, они успокоились и расселись неподалеку, продолжая вопросительно смотреть на вожака. Сконфуженный Бетховен вернулся на место и сделал вид, что перчатка его нисколько не интересует.
Когда озорство Пабло выходило за разумные пределы, мне приходилось оборачиваться осьминогом, чтобы сохранить содержимое рюкзака или записи. Однажды вечером после трехчасового контакта с группой я положила на землю блокнот, куда занесла результаты наблюдений за день. Довольная проделанной работой, я только было собралась упаковывать фотоаппарат, как подскочил Пабло и схватил блокнот. Я поползла за ним, но негодник подбежал к Бетховену, уселся рядом с ним и стал одну за другой вырывать страницы с записями. Я беспомощно наблюдала, как он разжевывает каждую страницу в кашицу под скептическими взглядами мамы Лизы и папы Бетховена. В надежде спасти хоть что-нибудь от блокнота я на следующее утро обшарила ночное гнездо Пабло, роясь в его помете, но мои попытки оказались тщетными. В ученом мире он бы по праву прослыл похитителем научных данных.
